— Короче, спасибо, — сказал первый, протягивая мне руку, и я ее пожал.
— Я с самого начала был против, — сказал второй. — Но с тебя какой спрос.
— Э-э, — сказал я, — с меня тоже.
— Был против, а сейчас, что ли, за? — спросил первый у второго.
— Почему? — сказал второй. — Разве она продолжается?
— Какая из? — спросил первый.
— Та, на которой ты был? — спросил меня второй.
— Да, — сказал я.
— Ну и как там дела: лучше или хуже, как думаешь? — спросил первый. — Мы побеждаем? Хотя мне-то что? Мне ж по фиг, вот что самое смешное.
— Короче, держи пять, — сказал второй, протягивая мне руку, и я ее пожал.
Они были очень славные, благожелательные, доверчивые, полностью на моей стороне, поэтому я вышел оттуда с улыбкой и успел пройти целый квартал, прежде чем сообразил, что в кулаке у меня по-прежнему «MiiVOXМАХ». Я остановился под фонарем и рассмотрел эту хрень поближе. Ну, блин, бирка как бирка. По ней, наверное, можно купить «MiiVOXМАХ», если знать, что это за штуковина.
Дверь открыл Мудозвон.
У него было и нормальное имя — Эван. Мы вместе учились в школе. Смутно помню, как он носился по коридорам в своем индийском тюрбане.
— Майк, — сказал он.
— Я могу войти? — спросил я.
— Боюсь, мне придется ответить «нет», — сказал он.
— Хоть на детей взглянуть, — сказал я.
— Первый час ночи, — сказал он.
Я был почти уверен, что врет. Разве магазины в первом часу открыты? С другой стороны, луна светила вовсю, и в воздухе пахло совсем по-ночному: грустью и сыростью.
— Завтра? — спросил я.
— Ты не против? — сказал он. — Когда вернусь с работы?
Я понял, что игра, в которую мы играем, называется «Будь учтив». И одно из правил этой игры — придавать каждой реплике форму вопроса.
— Часиков в шесть? — спросил я.
— В шесть удобно? — спросил он.
Страннее всего было то, что я никогда не видел их вместе. И жена, дожидавшаяся его в постели, вполне могла оказаться и не моей.
— Я знаю, как это нелегко, — сказал он.
— Еще бы, — сказал я. — Вы с ней отымели меня по полной.
— При всем уважении, не могу с этим согласиться, — сказал он.
— Кто б сомневался, — сказал я.
— Ни я, ни она этого не хотели — сказал он. — Ситуация была тупиковой для всех участников.
— Для одних — более тупиковой, чем для других, — сказал я. — С этим ты хотя бы согласен?
— Хочешь начистоту? — спросил он. — Или продолжим ходить вокруг да около?
— Начистоту, — сказал я, и его лицо стало таким, что на миг я даже проникся к нему симпатией.
— Мне было тяжело, потому что я чувствовал себя дерьмом, — сказал он. — Ей было тяжело, потому что она чувствовала себя дерьмом. Нам обоим было тяжело, потому что, даже чувствуя себя дерьмом, мы чувствовали еще что-то, и это что-то, поверь, было и остается реальнее всего остального, прямо-таки благодать божья, которая на нас снизошла, если можно так выразиться.
Тут мне стало совсем паршиво, как если бы меня нагнула группа салаг, чтобы какой-нибудь другой салага смог подойти и всунуть мне в жопу свой эзотерический кулак, объясняя при этом, что совать мне в жопу кулак ему совсем не хотелось, и теперь его мучают угрызения совести.
— В шесть, — сказал я.
— В шесть — прекрасно, — сказал он. — По счастью, у меня на работе свободный график.
— Тебе необязательно при этом присутствовать, — сказал я.
— Если бы ты был мной, а я — тобой, думаешь, тебе бы не казалось, что присутствовать, в некотором смысле, обязательно? — спросил он.
Из трех их тачек одна была Saab, вторая «Эскалейд», а третья Saab поновее. Внутри — два детских сиденья и незнакомый мне плюшевый клоун.
Три тачки на двоих, подумал я. Вот страна. Вот засранцы — моя жена и ее новый муженек. Думают только о себе, эгоисты хуевы. Мне было ясно, что с годами и дети мои медленно превратятся в таких же, как они, эгоистов — сначала эгоистов-дошколят, потом эгоистов-первоклашек, потом эгоистов-подростков, потом эгоистов-взрослых, и все это время их будут ограждать от меня, как от какого-нибудь опустившегося прокаженного дядюшки.
В той части города было много особняков. В одном обнималась какая-то пара. В другом женщина выставляла на стол девять миллионов крошечных рождественских домиков, словно вела им учет. По ту сторону реки особняки становились поменьше. В нашей части города дома напоминали крестьянские избы. В одном из них пятеро пацанят неподвижно стояли на спинке дивана. Потом они разом спрыгнули, и собаки в соседнем дворе подняли отчаянный лай.
Дом Ма был пуст. Ма с Харисом сидели на полу гостиной и звонили знакомым, ища, кто бы приютил. Шериф дал им время до завтрашнего утра.