— Который час? — спросил я.
Ма бросила взгляд наверх — туда, где раньше висели часы.
— Часы на тротуаре, — сказала она.
Я вышел на улицу. Нашел часы под пальто. Было девять. Эван-таки меня обжулил. Я подумал, что надо бы вернуться и потребовать увидеть детей, но ведь, пока дойду, будет десять, и он опять сошлется на поздноту, и тут уже не поспоришь.
Вошел шериф.
— Не вставайте, — сказал он Ма.
Ма встала.
— Встань, — сказал он мне.
Я остался сидеть.
— Это ты завалил мистера Клиса? — спросил шериф.
— Он только что вернулся с войны, — сказала Ма.
— Благодарю за службу, — сказал шериф. — Я бы хотел тебя попросить в будущем воздержаться от подобного рода действий.
— Он и меня завалил, — сказал Харис.
— Меньше всего мне бы хотелось арестовывать ветеранов, — сказал шериф. — Я сам ветеран. Поэтому предлагаю: дай слово, что больше никого не будешь заваливать — и я тебя не арестую. По рукам?
— Он и дом собирался сжечь, — сказала Ма.
— Подобного рода действия тоже не приветствуются, — сказал шериф.
— Он на себя не похож, — сказала Ма. — Вы посмотрите.
Шериф никогда раньше меня не видел, но признаваться не захотел, словно это могло подорвать его профессиональную репутацию.
— Да, вид у него усталый, — сказал шериф.
— Зато силищи, — сказал Харис. — Завалил, как пушинку.
— Вы нашли, куда перебраться? — спросил шериф.
— Есть предложения? — спросила Ма.
— Друзья-родственники? — сказал шериф.
— Рене? — сказал я.
— На худой конец ночлежка на Фристен-стрит, — сказал Шериф.
— К Рене даже обсуждать не хочу, — сказал Ма. — Там и так от нас нос воротят. Будто мы отребье какое.
— А кто мы рядом с ними? — сказал Харис. — Отребье и есть.
— И ночлежка — ну ее на пуй, — сказала Ма. — Там вшей полно.
— Когда я за ней только ухаживать начал, у меня были вши из этой ночлежки, — поддакнул Харис.
— Вы уж не обессудьте, что выселяю — сказал шериф. — Все у нас не по-людски, шиворот-навыворот.
— И не говорите, — сказала Ма. — Взять меня, например: работаю в церкви, сын — герой. «Серебряную звезду» получил. Морпеха на пуй вытащил откуда-то за ногу. Мы письмо получили. И где я? На улице.
Шериф уже не слушал и только ждал момента, чтобы свалить и заняться тем, что на тот момент ему казалось важнее.
— Ищите, где жить, ребята, — добродушно посоветовал он напоследок.
Мы с Харисом втащили с улицы два матраса. Они по-прежнему были заправлены простынями, одеялами и всем прочим. Только на простынях кое-где появился след от травы, а от подушек пованивало грязью.
Затем мы провели долгую ночь в пустом доме.
Утром Ма позвонила каким-то теткам (она их знала с тех пор, как сама была молодой мамашей), но оказалось, что у одной выбит межпозвоночный диск, у другой — рак, а у третьей — двойня, которой недавно диагностировали «маниакально-депрессивный психоз».
При свете дня Харис вновь осмелел.
— Признайся, — начал он, — хуже той хрени, за которую тебя судили, ты ничего не совершал? Или совершал, но не поймали с поличным.
— Его оправдали, — процедила сквозь зубы Ма.
— Ну и что? — сказал Харис. — Меня вон за кражу со взломом тоже оправдали.
— Не важно, какое тебе дело? — сказала Ма.
— Может, ему выговориться охота, — сказал Харис. — Облегчить душу.
— Ты посмотри на него, — сказала Ма.
Харис посмотрел.
— Теперь вижу, что я зря поднял эту тему, — сказал он.
Затем вернулся шериф. Велел, чтобы мы с Харисом выволокли матрасы на улицу. С крыльца мы наблюдали за тем, как он опечатывает дверь.
— Восемнадцать лет ты служил мне верным пристанищем, — запричитала Ма, очевидно, подражая какому-то сиу из кино.
— Вам бы грузовик найти не мешало, — сказал шериф.
— Мой сын служил на войне, — сказала Ма. — И смотрите, как вы со мной поступаете.
— Неужели я так сильно за ночь изменился? — сказал шериф и зачем-то приставил к лицу ладони. — Не узнаете? Вроде тот же, что был вчера. Вы мне это уже говорили. Я поблагодарил его за службу. Ищите грузовик. Иначе ваше дерьмо окажется на помойке.
— Вот как обращаются с женщиной, которая работает в церкви, — сказала Ма.
Ма с Харисом порылись в своем барахле, нашли чемодан, набили его шмотьем.
Затем мы отправились к Рене.
Я ехал и думал: «О, будет весело».
Впрочем, я думал не только это. Были и другие мысли.
Например: «Ах, Ма, я ведь помню тебя совсем молодой, в дредах. В те времена, я, наверное, умер бы со стыда, если б знал, во что ты превратишься».