— Право, Майя, не знаю, кто из нас больше осиротеет без Феди — вы или я…
Федя вышел и снова вошел, держа под руку Юлию Петровну.
Юлия Петровна была одета в шелковую коричневую блузку, расшитую стеклярусом; когда-то, наверное, в незапамятные времена блузка эта шла Юлии Петровне, а теперь болталась на ее тощих плечах, словно на вешалке.
Острые Майины глаза успели приметить кое-где искусно положенные заплатки. Шею Юлии Петровны обвивал такой же древний, как и блузка, пожелтевший от времени газовый шарфик.
Майя на миг как бы лишилась слов. Видел бы ее в этот миг руководитель драмкружка товарищ Кусачкин, наверное, не преминул бы сказать: «Наша Майя прирожденная лицедейка…»
— Вы ослепительны, — сказала Майя.
— Ну-ну, вот еще, — отозвалась польщенная Юлия Петровна, обмахиваясь ветхим кружевным платочком, хотя в комнате вовсе не было душно. — Что вы, Майя, какое там…
— Прошу за стол, — сказала Майя. Юлия Петровна повела круглым птичьим глазом вокруг, негромко ахнула.
— Что? — спросил Федя. — Сильна у нас хозяйка?
— Что-то необыкновенное, — сказала Юлия Петровна.
Федя уселся рядом с нею, напротив него, на другом конце стола, Майя.
— Федя! — воскликнула Майя. — А у нас штора-то вот-вот упадет!
Федя глянул на окно: черная маскировочная штора держалась на честном слове.
Он встал на подоконник, начал прибивать штору к карнизу, но когда спрыгнул вниз, нечаянно рванул кусочек шторы.
— Вот, — сказала с досадой Майя. — Хорош умелец!
— Ничего страшного, — сказал Федя.
— Тебе все нестрашно!
Майя взяла свою синюю косынку, легко вскочила на подоконник, начала пришпиливать косынку английской булавкой к шторе.
Федя невольно глянул на ее ноги, обтянутые «паутинкой» нежнейшего телесного цвета.
Он знал, что это единственная Майина пара прозрачных чулок, еще довоенная, которую Майя хранила специально для Нового года.
Если бы он мог, он бы достал ей тысячу, сто тысяч пар «паутинок», пусть бы она их, не жалея, меняла каждый день…
Майя спрыгнула на пол, сказала с удовлетворением:
— Теперь, кажется, порядок…
Федя разлил в рюмки водку.
— Сперва проводим, как водится, старый год, — сказала Юлия Петровна.
— За Победу, — сказал Федя. — За то, чтобы новый, сорок второй стал годом окончательного разгрома фашистов!
— Ура! — воскликнула Юлия Петровна. Потом поставила рюмку на стол, опустила голову.
Майя и Федя молча переглянулись. Оба знали, что единственный сын Юлии Петровны, капитан, служивший на одной из погранзастав, с первого дня очутился в самом пекле войны и от него все эти месяцы не было никаких известий.
Майя взяла тарелку Юлии Петровны, наложила в нее винегрета, вареной картошки, сала, поверх всего два ломтика хлеба.
Все это было удивительно вкусно, Юлии Петровне казалось, никогда ничего вкуснее ей не приходилось есть. Но в то же время не хотелось, чтобы Федя и Майя увидели, с какой охотой, почти жадностью, она навалилась на еду. И она заставила себя положить вилку на стол, сказала светски-непринужденным тоном:
— Кажется, все как было, не правда ли?
— Что значит, все как было? — спросила Майя.
— Кажется, ничего нет, ни войны, ни воздушных налетов, ни затемнений…
— Я бы этого не сказал, — ответил прямолинейный Федя. — Я, к примеру, даже во сне сознаю: война есть, никуда не делась!
— Пусть так, — согласилась Юлия Петровна, одна-единственная рюмка водки успела опьянить ее. — А все же, смотрите, лампа горит, на столе вкусные вещи, тихо, уютно, даже тепло…
Майя не выдержала, усмехнулась:
— Вы, Юлия Петровна, прелесть, честное слово!
Юлия Петровна туже завязала на горле свой воздушный шарфик.
— Чем же я прелесть, хотелось бы знать?
— Всем, — сказала Майя. — Прежде всего, объясните мне, какие такие вкусные вещи? Винегрет? Или картошка?
— Ну хорошо, — сдалась Юлия Петровна. — А вы согласны, Майечка, что теперь в Москве стало намного веселее, с тех самых пор, как отогнали немцев?
— Согласна, — ответила Майя. — Давайте выпьем за наших солдат, разгромивших фашистов!
Первая выпила свою рюмку до дна.
Внезапно в дверях прозвучал резкий звонок.
Все вздрогнули.
— Кто это? — вскинулась Юлия Петровна. — Может быть, почта? Или кто-то забрел к соседям на огонек и не знает, что все соседи, кроме нас, уехали?
— Чего гадать, сейчас узнаем, — сказал Федя, вставая.
Он тут же вернулся. За ним шел рыжий, краснолицый старик в заснеженном ватнике, на голове солдатская шапка-ушанка.