Жанна тихо говорит:
— А ведь его можно с полным правом называть мамой Ирмой.
У Наташи недаром тонкий слух. Она восклицает радостно:
— Мама Ирма? Это здорово! Папа, я так тебя и буду звать, только так, мама Ирма!
Ирмик идет в ванную, развешивает на веревке шапку Наташи, пальто, потом ставит на кухне возле радиаторов отопления мокрые сапожки.
Садится за стол, подвигает Наташе чашку с горячим чаем.
— Кого вы победили? — спрашивает Жанна.
Наташа держит чашку обеими, красными от мороза ладонями.
Ее пальцы похожи на пальцы отца — длинные, изящно и четко вылепленные. Настоящие руки хирурга. Наверно, быть ей, как и отец, врачом. Не певицей, не пианисткой, а врачом. Во всяком случае, мне бы хотелось этого.
— Мы играли в кто кого, мы — это ребята с нашего двора, а они — это с той стороны, за поликлиникой, знаешь, там такой белый дом с лоджиями?
— Допустим, знаю.
— Они как начали бросаться снежками, а мы в них. Они в нас, мы в них, они в нас, мы в них…
Мне кажется, Наташа меняется с каждым разом.
Прошлый раз Наташа сыграла мне только что выученный ею прелюд Рахманинова. Старательно нажимала на клавиши, склоняясь над ними, то высоко закидывая, то опуская голову. Глаза полузакрыты, на лоб упали пряди волос…
Тогда она показалась мне какой-то просветленной, неожиданно возмужавшей.
А сегодня она походит на мальчишку. Порывистая, с резкими движениями и секунды не усидит спокойно.
— Понимаешь, — обращается она ко мне, — понимаешь, тетя Катя, нас ведь меньше, и мы все равно, первые на них. А они вдруг как бросятся назад, не догонишь…
И смеется совсем как Жанна в детстве, взвизгивая и морща нос.
Удивительно, как проявляются в ней материнские черты. И вообще вся ее повадка, движения напоминают Жанну, бессознательно, сама о том не ведая, она повторяет Жаннину манеру смотреть, двигаться, встряхивать волосами…
— Гены, — говорю я, ни к кому не обращаясь. — Могучая это штука…
Ирмик вопросительно взглядывает на меня, но Жанна понимает то, что я хотела сказать. Мы уже давно научились с одного слова понимать друг друга.
— Конечно, гены — вещь неподдельная!
Наташа отодвигает от себя чашку.
— Мама, хочу собаку!
— Кого? — переспрашиваю я.
— Собаку. Ужасно хочу. Любую, пусть самую-пресамую дворняжку, я ее под пуделя подстригу…
Жанна смеется, и я не могу удержаться от улыбки. Нам обеим вспомнилось, как я стригла пуделя Мишу.
— Хорошо, — говорит Жанна. — А кто же будет гулять с собакой? Все на меня ляжет, я же знаю…
— На папу, — уверенно говорит Наташа.
— Тогда говори с папой…
— Я — за, — отвечает Ирмик. — Только не уверен, что успею утром, до работы, пройтись с собакой, ведь собаке надо гулять по меньшей мере три раза в день!
Ему даже в голову не приходит, что Жанна могла бы утром до работы пройтись с собакой. Жанне нужно хорошенько выспаться, а вставать чересчур рано по утрам ей тяжело. Он, разумеется, совсем другое дело. Он — охотно берет на себя все, самое трудное…
— Ты — настоящий мужчина, Ирмик, — говорю я.
Жанна сердито перебивает меня:
— Смотри, избалуешь мне его на мою голову!
Он спрашивает:
— Что такое настоящий мужчина?
— Добрый, умный и уступчивый…
— Уступчивый — это главное, — соглашается Ирмик. — Иначе я бы не смог ужиться с твоей подругой…
— Так как же, берем собаку? — спрашивает Наташа.
Она уже заранее уверена в ответе.
— У нас в классе у собаки одной девочки скоро пуделята будут.
— Пуделята? Ни за что!
— Мама, почему ты не хочешь пуделя?
— Потому что у меня был пудель, я знаю, что это такое.
Да, дело прошлое, а Жаннин Миша дал нам в ту пору «прикурить» как следует…
Мы приехали тогда на студию, как и было договорено, к девяти часам. Роман Петрович, увидев Мишу, вынул неизменную свою трубку изо рта, молча оглядел Мишу со всех сторон.
— Да, — изрек Роман Петрович. — Красивый собакевич, ничего не скажешь. Конечно, он плохо подстрижен, по надеюсь, когда-нибудь шерсть отрастет…
— Даже очень скоро, — сказала Жанна. — Он получил медаль за красоту.
— И за экстерьер, — добавила я, впрочем, не слишком ясно понимая значение этого нового для меня слова.
— Значит, так, — скомандовал Роман Петрович. — Сейчас мы пойдем в павильон и отрепетируем эпизод с начала до конца.
Что только мы ни делали, чтобы научить Мишу самому простому, незамысловатому — пройти вместе с Камиллой Аркадьевной, нога к ноге…
Он бросался на нее чертом, визжал, скалил зубы, рычал и кусал всех, кто только пробовал подойти к нему поближе.