Непритворно любовалась им, прикладывая его к своим глазам, потом отставляя далеко от себя.
— Что за красота, правда?
— Правда, — кротко ответила Инна. После сказала отцу: — Тетя Алиса — прелесть. Сразу поняла, что лорнет — это самое для меня необходимое!
— Просто она в своем репертуаре, — сказал Визарин.
— Папа, прошу тебя, только ты ничего не говори ей, а то она обидится, — попросила Инна. — Я скажу ей, что теперь читаю только с лорнетом…
— Говори что хочешь, — согласился Визарин.
Когда Инне пришло время окончить школу, Алиса волновалась за нее, пожалуй, больше, чем Визарин, и уж наверняка сильнее, чем Лиля.
Каждый экзамен, который Инна сдавала в школе, казалось, стоил Алисе немалого здоровья, обычно она приезжала в Серебряный бор и сразу же направлялась в школу, начиная там расхаживать по коридору и выкуривал при этом неисчислимое количество сигарет.
Кругом бегали сосредоточенные, взволнованные школьники, иные с удивлением оглядывали пожилую, очень худую, костистую женщину, которая нервно курила одну сигарету за другой и смотрела на всех невидящим взглядом.
Потом кто-нибудь — учитель, или завуч, или пионервожатый, или даже уборщица — подходили к ней, просили не курить в коридоре. Она не спорила, послушно выходила во двор, начиная выхаживать там, то и дело поглядывая на часы.
Наконец, завидев Инну, бросалась к ней:
— Сдала?
Инна кивала, улыбаясь.
И тогда Алиса, встав у какого-нибудь дерева во дворе, прижималась к нему лбом, долго стояла так, не стесняясь посторонних взглядов, что-то говорила сама себе, закрыв глаза.
Как-то Алиса призналась брату:
— Все повторяется. Я ведь только и делаю, что переживаю по очереди: то за тебя, когда ты учился, как сдаешь выпускные экзамены в школе, потом вступительные в институт, потом куда получишь направление на практику, потом куда тебя распределят, потом как к тебе отнесутся на работе, а теперь трясусь за племянницу.
— Сильнее, чем за меня? — спросил Визарин.
Алиса даже присвистнула:
— Никакого сравнения!
Он знал, так оно и есть на самом деле. И ни капельки не обижался на нее. И еще сильнее уважал Алису, потому что знал: лишь за себя, за одну себя Алиса никогда не тряслась, не волновалась…
— Девочка, я рад, что ты счастлива, — сказал Визарин Инне. — Смотри только не ошибись, не увлекайся, не сочиняй себе того, чего нет…
— Больше не ошибусь, — воскликнула Инна. — На этот раз это — настоящее. И ничего не нужно сочинять, потому что Слава — самый лучший!
Так или примерно так она говорила и тогда, когда появился Вадик.
И что же?
Каким же Вадик оказался мелким, придирчивым, весь в комплексах, нудный и недобрый!
Может быть, поначалу он и любил Инну, но любовь ею быстро кончилась, оставив вместо себя негаснущее, постоянное раздражение.
Он привык разговаривать с Инной таким сердитым, брюзгливым тоном, что у Визарина не раз чесались руки влепить ему оплеуху или хорошенько оттрепать за длинные до плеч волосы.
Но он не разрешал себе вмешиваться в их жизнь. А Лиля тем более не желала обращать на что-либо внимания и не хотела, чтобы он обращал внимание.
— Они молодые, им все равно придется жить дольше нас, дольше меня во всяком случае, — говорила она с невольной завистью, которую не пыталась скрыть или преодолеть. — Так чего ж я буду отравлять себе жизнь из-за них? Сами разберутся…
От Алисы Визарин какое-то время пытался скрыть, что у Инны с мужем не все ладно, на все Алисины вопросы отвечал одинаково:
— Вроде живут хорошо…
Но у Алисы был какой-то собачий нюх на истинное положение вещей. Бог ее знает, как это ей удалось узнать, но она однажды безошибочно обрисовала Визарину все как есть:
— Вадик — дрянь, зануда, озлобленный неудачник, который на Инне вымещает все свои неприятности. И чем Инна скорее от него избавится, тем лучше…
Оказалось, Вадик и сам задумал уйти, как-то сказал Инне:
— Я считаю, с меня хватит…
И хотя Инна, кажется, собиралась всерьез поговорить с ним, сама понимала, что дальше так жить невозможно, однако от неожиданности, оттого что он первый высказал то, что она боялась сказать, хотя и думала о том же самом, Инна почувствовала себя вконец раздавленной.
Но она не захотела просить его остаться, попробовать еще раз…
Первое время, когда они ссорились, Инна, обычно первая, говорила: