И это происходит в стенах гимназии! Линде даже представить себе не мог, что же тогда творится в обычных школах или ремесленных училищах! Во всяком случае, исходя из собственного опыта и соответствующего анализа, он был уверен в злободневности своего предложения: организовать в школах компьютерные игровые курсы, чтобы учащиеся и учителя играли бы вместе, а потом дискутировали по теме игры, — обо всем этом он хотел написать «Письмо читателя», которое, возможно, ему удастся пристроить в «Франкфуртер альгемайне» или в «Зюддойче цайтунг», а то, может статься, и в «Шпигель».
Однако вечером ему пришлось утешать Пабло, который опять получил от ворот поворот у одной девочки, в среду он готовил курс по немецким послевоенным писателям, так что начало «Письма читателя» лежало теперь в рюкзаке, и Линде надеялся найти покой в какой-нибудь уютной сельской гостиничке Бранденбурга, чтобы наконец-то закончить его.
Линде взглянул на часы — оставалось еще двадцать минут — и сделал звук погромче. Подпевая мелодии, он начал покачивать бедрами и танцевать в гостиной. У него неплохо получалось! Ха-ха-ха! А теперь вперед — к синьоритам! Должен же его сын когда-нибудь проявить интерес к этим вещам! Но нет, Пабло вечно торчит на краю танцпола, зажав в руке пакетик яблочного сока и робко ухмыляясь, а ноги у него будто связаны. Линде не раз это видел на гимназических вечерах.
— Да выпей ты кружку пивка, — сто раз советовал он сыну, — чтобы хоть немного расслабиться.
— Я не люблю спиртного.
— Тогда выпей его, как лекарство.
— Но я же не болен.
Что ему на это сказать? Нет, он все же считал сына больным, раз тот в свои девятнадцать лет еще ни разу не имел секса с девушкой. Ну не получалось у него. Хорошо, что у сына была хотя бы «Эмнисти Интернешнл». Там его ценили. По крайней мере, как организатора и работника. Никто не стоял так долго в пешеходных зонах, собирая пожертвования, никто не ходил так часто на демонстрации. Поэтому его уже в шестнадцать лет выбрали главным в окружной группе. Но что касается интимной жизни… Во вторник опять зашел разговор об этом: сын уже несколько недель присматривался к некой Изабелле и часто поминал ее имя за ужином: «Потом я пойду с Изабеллой печатать листовки» или же: «Изабелла говорит об иранской внутренней политике…» — и так далее. И однажды, после обсуждения, он наконец осмелился спросить ее, не хочет ли она пойти с ним что-нибудь выпить. Она сразу же согласилась. (Пабло рассказывал об этом, как о каком-то необычайном происшествии. Да Господи Боже, что в этом было такого необычного? Пабло хорош собой, воспитан, интеллигентен, надежен, правда, с юмором не все в порядке, да и обаяния чуть-чуть не хватало, но он несомненно должен был нравиться девушкам. И Линде в тот же вечер попытался втолковать это сыну: «Ты погляди на меня, в конце концов, ты же мой сын. Я тоже не похож на Роберта Редфорда, но когда мне было столько лет, как тебе сейчас…») Тем не менее эти двое пошли в кафе у рынка выпить горячего шоколада. (Не туда пошли, сразу же подумал Линде, в такую старушечью забегаловку даже я бы не пошел, тем более с Ингрид.)
— И все же разговор у нас никак не клеился. Я-то думал, мы сперва поговорим о наших планах в «Эмнисти», а после о том, что будем делать после школы. Но она хотела только… Собственно, она хотела только посплетничать о членах нашей группы. А говорить об отсутствующих гадости я считаю позором. И я ей прямо об этом сказал: «Послушай, почему ты никого не критикуешь, когда мы собираемся вместе? Ведь это глупо — сидеть здесь вдвоем и разглагольствовать».
В сущности, разве это нормально, подумал тогда Линде, если девятнадцатилетний парень пересказывает свое свидание с девушкой во всех подробностях? А что же будет, когда Пабло наконец ляжет с одной из них в постель?