Конечно, доверие сына его радовало. И все-таки он знал девятнадцатилетних, которые не сообщали своим родителям, даже где они провели летние каникулы. А уж их летние каникулы были наверняка куда более увлекательными, чем у Пабло. На этот год сын собирался четыре недели каникул провести в столярной мастерской. Даже Ингрид, которая всегда была за это — мастерить что-то самому из разных материалов, например из дерева, — спросила, не предпочтет ли Пабло поехать куда-нибудь с друзьями.
— Ах, — ответил тот, — в последнее время мне стало ясно, что у меня, в сущности, нет настоящего друга, во всяком случае, такого, как я его себе представляю. С которым можно было бы спорить, обсуждать что-то, вместе набираться опыта, добиваться чего-то и на которого можно было бы положиться в любых обстоятельствах. А не только разговаривать о том, у кого было больше девочек в выходные дни и кто принял больше наркотиков.
К удивлению Линде, Ингрид, на минуту оторвавшись от своих вышивок (ее последнее увлечение — диванные подушечки с бабочками, жуками и кузнечиками), заметила:
— В твоем возрасте, может, тебе стоило бы взять подружку. И поехать с нею куда-нибудь.
«Взять подружку! — подумал Линде. — Если б я такое сказал, что бы тут поднялось! Ведь особы женского пола — это не пиво со шницелем».
А Пабло в ответ — истинный сын своей матери:
— Для меня это слишком важно, чтобы я мог просто взять себе какую-то девушку!
Надо же, для него это слишком важно! Настолько важно, что он лишал молоденькую живую девчушку (так, во всяком случае, представлял себе Линде существо по имени Изабелла) всякого удовольствия (потому что критиковать кого-либо в глаза — это полный бред!), а потом даже не захотел заплатить за нее!
— …Когда я заплатил за себя, она посмотрела на меня с таким изумлением, будто мы заранее условились, что я заплачу за нас обоих. А я считаю, что это — то самое старомодное разделение ролей, которого мы теперь больше не желаем придерживаться.
— Но, Пабло, такая девушка, естественно, может ожидать от своего поклонника небольшой любезности!
— Но не такой же! Деньги! Деньги — не имеют значения!
— Ну конечно, если уж деньги не имеют значения…
— Я хотел сказать, деньги не имеют духовной или эмоциональной ценности. А мне именно это важно, когда я общаюсь с существом женского пола.
Линде уже и раньше не раз задавался вопросом, откуда у его сына такое напряженное отношение к деньгам. Ингрид можно было упрекнуть во многом, но только не в жадности. Наоборот, раньше, когда они еще вместе ходили в гости к друзьям, нередко случалось, что Ингрид собиралась принести в подарок хозяевам дома две, а то и три бутылки вина или даже целый пирог, так что Линде приходилось взывать к ее разуму: одна бутылка вина или полпирога — вполне достаточно, а то еще могут подумать, что они хвастаются своей щедростью.
— И вообще, — закончил Пабло, — в конце недели она всегда ходит на техно-дискотеку, и я вовсе не хочу знать, со сколькими она уже переспала. Кроме того, сегодня она была накрашена, и ногти у нее были покрыты лаком.
Пабло уже не впервые возмущался маникюром и макияжем у девиц, а Линде, которого образ юной Изабеллы с лаком на ногтях немного возбудил, опять не нашелся что возразить. Некоторое время они молча ели овощной салат, который Линде принес из гимназической столовой.
В конце обеда Линде поинтересовался, как дела у «Эмнисти» в Израиле. В их семье это было своего рода золотое правило: если разговор не ладился, начинали говорить о политике. В последнее время — в основном об Израиле и палестинцах. (Линде, все еще танцевавший в гостиной, вдруг вспомнил выступление Корнелиуса на последнем занятии, и ему стало слегка неприятно при мысли о том, какие пошлые они вели разговоры о политике.) Тут даже Ингрид включалась в беседу, и это были те немногие минуты, когда в семействе Линде появлялось не только взаимопонимание, но даже что-то похожее на веселье. Например, Пабло говорил: «Израильтяне опять подстрелили ребенка». На что Ингрид отвечала: «Какой ужас!» И Линде (с горестной ухмылкой) замечал: «Вероятно, отстреливаясь!!» После этого все кивали и слегка посмеивались: «Да, да…»
Правда, когда через два дня в газете написали, что мальчик с отцом шли за молоком и попали в перестрелку между палестинцами и израильтянами и что смертельная пуля, по расчетам баллистов, была выпущена с палестинской стороны, разговор о политике за столом впервые не смог погасить семейный конфликт. Дело в том, что Ингрид неожиданно не согласилась с единодушным мнением мужа и сына: раз баллистическую экспертизу проводили израильтяне, значит, точно вранье.