— Ну, моя маленькая принцесса, что ты там читаешь такое увлекательное?
— Погоди, Йоахим, сейчас как раз самое интересное.
— Иди ко мне, моя мышка, пусти папу к себе на диван.
И он обнимал ее маленькое мягкое тельце своими сильными руками, вдыхал свежий запах ее детского затылка, а она устраивалась поудобнее и, счастливая, читала дальше «Эмиль и детективы». Из кухни доносились звон и грохот посуды, а на полу гостиной Пабло играл в «лего». Как хорошо им тогда жилось! Ингрид, казалось, окончательно избавилась от депрессии, снова возилась по хозяйству, готовила еду и наводила чистоту, а в конце недели, большей частью в воскресенье после обеда, они спали вместе. С детьми они заключили договор: если на дверной ручке родительской спальни висело розовое сердечко из поролона, сделанное Мартиной в школе, заходить туда было нельзя. Иногда, если случалась какая-нибудь маленькая неприятность или дети ссорились, все-таки бывало, что Пабло или Мартина врывались в комнату, крича или плача. Линде не находил в этом ничего плохого. В конце концов, он ведь был за либеральное воспитание, без стеснения и страха. Пусть дети узнают, как все происходит в природе. Ингрид, правда, придерживалась совсем другого мнения, и Линде не раз со вздохом думал: а чего и ждать от дочери владельца аптеки в Дармштадте. Она считала, что увидеть своих родителей обнаженными, потными и как бы борющимися друг с другом — это не объяснит детям законы природы, а только их напугает.
Линде думал про себя: «Откуда ей про это знать, ведь своих родителей она точно никогда не заставала врасплох, потому что они в постели вместе разве что разгадывали кроссворд в газете для аптекарей». Но он оставил все, как было, и из мудрой предосторожности не стал спорить. Ибо однажды, когда он, довольный, лежал на кровати, в то время как Ингрид уже стояла под душем, Мартина вошла в комнату, не постучав, и, возможно, если б Ингрид увидела, что потом произошло, то упрекнула бы его за вредное упрямство, проявившееся, так сказать, по отношению к объекту их споров. Но Мартина ничуть не испугалась. Наоборот, она и пришла только потому, что не могла справиться с домашними заданиями: услышав шум душа, дочка подумала, что правило насчет сердечка из поролона уже не действует, и начала с интересом рассматривать его обнаженное тело. При этом на ее лице было написано такое здоровое любопытство, что он даже не подумал прикрыть свой все еще возбужденный член.
— Привет, моя маленькая принцесса, что случилось?
— Я… Ну я никак не могу справиться с задачками по арифметике и подумала, не сможешь ли ты мне помочь…
В тот год, соображал Линде, прихлебывая чай, Мартина, видимо, училась в третьем или четвертом классе, когда дети еще называют математику арифметикой.
Он легонько похлопал ладонью по матрацу рядом с собой.
— Иди сюда и объясни мне, в чем твоя проблема.
— Э-э-э… Знаешь, задачки у меня в комнате, и если у тебя есть время…
— Ну иди ко мне. Я уверен, если ты сумеешь объяснить устно, то и сама решишь ее.
— Э-э-э…
Как мило она опустила глаза в пол.
— Ну, принцесса, садись же наконец сюда.
Между тем он прислушивался к звукам в ванной. Ингрид всегда заканчивала холодным душем, так что нужно было бы прикрыться покрывалом. То, что происходило, касалось только его и Мартины, а Ингрид уже высказала свое мнение по этому вопросу. Так зачем же вызывать ненужный спор?
— Это выглядит как-то странно.
— Что выглядит странно?
— Да вот это…
Неожиданно для него самого его страшно возбудил вид маленькой ручки, которая пальчиком указывала на место между его ног. Какую-то секунду он помедлил, потом пожал плечами и улыбнулся.
— Но, Мартина, — тихо сказал он, — ведь Ингрид говорила с тобой об этом. У мальчиков это устроено иначе. И ты это видела у Пабло. Недавно в ванной ты у него даже трогала это место…
— Да, но у Пабло… — Мартина опять посмотрела туда и скривилась с отвращением.
— Ты хочешь сказать, что у меня это больше размером?