М-ръ Домби кивнулъ головой съ величайшимъ равнодушіемъ.
— Мѣстечко, чортъ побери, не очень теплое, — продолжалъ м-ръ Каркеръ, дѣлая замѣтку на оборотѣ листа. — Авось Морфинъ удружитъ какому-нибудь музыкальному кружку, отправивъ туда его племянника сиротинку для усовершенствованія въ музыкальномъ искусствѣ. Пусть его! Кто тамъ? войдите.
— Извините, м-ръ Каркеръ. Я не зналъ, что вы здѣсь, сэръ, — отвѣчалъ Вальтеръ, входя съ запечатанными письмами, только-что принятыми отъ почтальона. — М-ръ Каркеръ младшій…
При этомъ имени главный приказчикъ какъ будто почувствовалъ ужасный стыдъ и униженіе. Онъ обратилъ на м-ра Домби умоляющій взглядъ, понурилъ голову и съ минуту не говорилъ ни слова.
— Кажется, я имѣлъ честь просить васъ, — сказалъ онъ, наконецъ, съ гнѣвнымъ видомъ, обращаясь къ Вальтеру, — никогда не включать въ нашъ разговоръ имени Каркера младшаго.
— Извините, — возразилъ Вальтеръ. — Я хотѣлъ сказать… м-ръ Каркеръ полагалъ, что вы ушли… я бы не осмѣлился войти, если бы зналъ, что вы заняты съ м-ромъ Домби. Эти письма, сэръ, адресованы на имя м-ра Домби.
— Очень хорошо, — сказалъ приказчикъ, вырывая письма изъ рукъ Вальтера. — Можете теперь идти, откуда пришли.
Но при этой грубой и безцеремонной выходкѣ онъ не замѣтилъ, что уронилъ одно письмо прямо къ ногамъ м-ра Домби, который тоже ничего не замѣчалъ. Вальтеръ принужденъ былъ воротиться поднялъ письмо и положилъ на конторку передъ м-ромъ Домби. Случилось, какъ нарочно, что это несчастное посланіе, адресованное рукою Флоренсы, было отъ м-съ Пипчинъ съ ея обыкиовеннымъ рапортомъ о состояніи маленькаго Павла. М-ръ Домби, обративъ вниманіе на конвертъ, гордо и грозно взглянулъ на Вальтера, воображая, что заносчивый юноша съ намѣреніемъ выбралъ это письмо изъ всѣхъ другихъ.
— Можете идти на свое мѣсто, — сказалъ м-ръ Домби съ надменнымъ видомъ.
Онъ скомкалъ письмо въ рукѣ и не распечатавъ засунулъ въ карманъ, продолжая наблюдать Вальтера, выходившаго изъ дверей.
— Вы сказали, кажется, что вамъ некого послать въ Вестъ-Индію, — торопливо сказалъ м-ръ Домби.
— Точно такъ, — отвѣчалъ Каркеръ.
— Отправить молодого Гэя.
— Хорошо, очень хорошо, — сказалъ Каркеръ самымъ спокойнымъ и холоднымъ тономъ, — такъ хорошо, что ничего не можетъ быть лучше.
Онъ взялъ перо и поспѣшно записалъ резолюцію своего начальника: "Отправить молодого Гэя".
— Позвать его сюда, — сказалъ м-ръ Домби. М-ръ Каркеръ опрометью бросился изъ дверей и черезъ минуту воротился съ Вальтеромъ.
— Гэй, — сказалъ м-ръ Домби, поворачивая голову къ молодому человѣку. — Открылась y насъ…
— Вакансія, — добавилъ м-ръ Каркеръ, открывая уста наистрашнѣйшимъ образомъ для своей обязательной улыбки.
— Въ Вестъ-Индію, въ Барбадосѣ. Я намѣренъ туда отправить васъ, — сказалъ м-ръ Домби, не считая нужнымъ подсластить горькую истину, — на упразднившееся мѣсто младшаго конторщика въ нашемъ торговомъ домѣ. Будьте готовы и поторопитесь извѣстить дядю объ этомъ назначеніи.
У Вальтера замеръ духъ, и онъ едва могъ про говорить: "Въ Вестъ-Индію"!
— Кто-нибудь долженъ же ѣхать, — сказалъ м-ръ Домби. — Вы молоды, здоровы, и притомъ вашъ дядя не въ блестящихъ обстоятельствахъ. Скажите Гильсу, что я назначилъ васъ. Впрочемъ, вы ѣдете черезъ мѣсяцъ или два.
— Я долженъ тамъ остаться, сэръ? — спросилъ Вальтеръ.
— Должны остаться! — повторилъ м-ръ Домби. — Что это значитъ? Что онъ этимъ хочетъ сказать, Каркеръ?
— То есть, я долженъ буду и жить въ Барбадосѣ? — пролепеталъ Вальтеръ.
— Разумѣется, — отвѣчалъ м-ръ Домби.
Вальтеръ поклонился.
— Это дѣло кончено, — сказалъ м-ръ Домби, осматривая свои письма. — Вы, Каркеръ, объясните ему въ свое время, какая должна быть экипировка, запасы и такъ далѣе. Теперь ему, конечно, нечего дожидаться, Каркеръ.
— Вамъ, любезный, нечего ждать, — замѣтилъ м-ръ Каркеръ, оскаливая зубы до самыхъ десенъ.
— А, впрочемъ, онъ, можетъ быть, хочетъ сказать что-нибудь, — проговорилъ м-ръ Домбй, отрывая глаза отъ распечатаннаго письма и настороживъ слухъ.
— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ Вальтеръ, оглушенный и взволнованный безконечнымъ множествомъ картинъ, нарисованныхъ его воображеніемъ. Онъ уже видѣлъ капитана Куттля въ его лощеной шляпѣ, съ изумленіемъ взирающаго на м-съ Макъ Стингеръ, видѣлъ отчаянный вопль и стоны старика-дяди, прощающагося съ единственнымъ другомъ и племянникомъ, безъ надежды когда-либо увидѣть его на этомъ свѣтѣ.
— Я вамъ очень обязанъ сэръ, — продолжалъ Вальтеръ послѣ минутной паузы, — и едва…
— Ему нечего ждать, Каркеръ, — сказалъ м-ръ Домби.
И когда м-ръ Каркеръ повторилъ: — "Вамъ нечего ждать", Вальтеръ увидѣлъ ясно, что дальнѣйшее промедленіе было бы сочтено за непростительную дерзость и, повѣсивъ голову, вышелъ изъ комнаты въ судорожномъ волненіи, не сказавъ ни слова. Въ коридорѣ его догналъ приказчикъ и велѣлъ позвать къ себѣ брата.
Вальтеръ нашелъ Каркера младшаго въ его каморкѣ за перегородкой и, сообщивъ данное порученіе, немедленно отправился съ нимъ въ комнату главнаго приказчика.
Каркеръ старшій величаво стоялъ y камина, запустивъ обѣ руки за фалды фрака и держа голову вверхъ на своемъ высочайшемъ галстухѣ, точь-въ-точь какъ м-ръ Домби. Не перемѣняя этой позы, не смягчая суроваго и гнѣвнаго выраженія, онъ слегка кивнулъ головой и велѣлъ Вальтеру затворить дверь.
— Джонъ Каркеръ, — сказалъ приказчикъ, вдругъ обратившись къ брату и выставляя страшные зубы, какъ будто онъ собирался загрызть своихъ собесѣдниковъ, — что y тебя за связь съ этимъ молокососомъ, который, какъ злой демонъ, всюду преслѣдуетъ меня твоимъ именемъ? Не довольно ли для тебя, Джонъ Каркеръ, что я, твой ближайщій родственникъ, и могу избавиться отъ этого…
— Позора, что ли?… договаривай, Джемсъ.
— Да, отъ позора. Но къ чему же трубить и горланить объ этомъ позорѣ во всѣхъ концахъ и срамить менл передъ цѣлымъ домомъ? и когда же, въ минуту искренней довѣренности м-ра Домби! Неужели ты думаешь, братъ мой Джонъ Каркеръ, что имя твое въ этомъ мѣстѣ совмѣстимо съ довѣріемъ и откровенностью?
— Нѣтъ, Джемсъ, нѣтъ, — возразизъ Каркеръ младшій, — я вовсе этого не думаю.
— Что же ты думаешь? загородить мнѣ дорогу? бѣльмомъ повиснуть на моихъ глазахъ? Братъ мой, братъ мой! Мало ли обидъ претерпѣлъ я отъ тебя?
— Я никогда не обижалъ тебя, Джемсъ, по крайней мѣрѣ, съ намѣреніемъ.
— Еще разъ: ты — братъ мой, — сказалъ приказчикъ, — и это уже смертельная обида.
— Джемсъ, я бы отъ души желалъ разорвать эти кровныя узы.
— Могила разорветъ ихъ, твоя или моя.
Въ продолженіе этого разговора Вальтеръ смотрѣлъ на братьевъ съ безмолвнымъ изумленіемъ и болѣзненной грустью, едва переводя духъ. Старшій по лѣтамъ и младшій по значенію въ торговой администраціи стоялъ въ почтительномъ отдаленіи, потупивъ взоры, понуривъ голову, смиренно выслушивая упреки грознаго судіи. И горьки были эти упреки, сопрождаемые горделивымъ тономъ и безжалостнымъ взоромъ, въ присутствіи молодого человѣка, невольнаго свидѣтеля ужасной загадочной сцены! И, между тѣмъ, ни одной жалобы, ни одного колкаго слова не вырвалось изъ устъ таинственнаго подсудимаго: онъ стоялъ и слушалъ съ безграничной покорностью и только изрѣдка дѣлалъ правою рукою умоляющій жестъ, какъ будто говорилъ: "Пощади меня, поіцади"! Ho палачъ не зналъ пощады и безжалостно терзалъ несчастную жертву, измученную продолжительной пыткой.
Наконецъ, великодушный и пылкій юноша, признавая себя невинной причиной этой бури, не могъ болѣе выдержать и съ величайшимъ жаромъ вмѣшался въ разговоръ.
— М-ръ Каркеръ, — сказалъ онъ, обращаясь къ главному приказчику, — повѣрьте, я одинъ во всемъ виноватъ, ради Бога, повѣрьте. По безотчетному легкомыслію, за которое никогда себя прощу, я безумно позволялъ себѣ говорить о вашемъ братѣ гораздо чаще, нежели нужно, и его имя невольно срывалось y меня съ языка, наперекоръ вашему формальному запрещенію. Но еще разъ — только я одинъ виноватъ ro всемъ, сэръ. Мы никогда не обмѣнялись ни однимъ словомъ о предметѣ, выходившемъ изъ круга нашихъ общихъ отношеній, да и вообще мы говоримъ очень мало. Впрочемъ, и то сказать, едва ли я правъ, обвиняя себя въ легкомысліи и необдуманности. Знайте, сэръ, если вамъ угодно это знать: я полюбилъ вашего почтеннаго брата, лишь только переступилъ черезъ порогъ этого дома, я почувствовалъ къ нему непреодолимое влеченіе съ перваго дня своей служебной дѣятельности, и мнѣ ли было не говорить о немъ, мнѣ, который о немъ только и думалъ?