— Как это было? — спросил я резко.
— Разбилось стекло, — сказал Вертоградский. — Я обернулся и увидел — он лезет в окно… Я выстрелил раньше, чем он…
У него сильно дрожали руки — так дрожали, что дуло нагана ходило вниз и вверх.
— Спрячьте оружие, — сказал я и добавил: — Лучше бы вы промахнулись…
За окном раздались голоса.
— Старичков, Старичков! — еще издали кричал Петр Сергеевич.
Я высунулся в окно. Петр Сергеевич, задыхаясь, бежал к дому. В сером предутреннем свете я увидел еще нескольких человек, бегущих за ним.
— Все благополучно? — спрашивал Петр Сергеевич на ходу.
— Благополучно, — ответил я. — Входите.
Он вбежал в комнату, задыхающийся, потный, взволнованный.
— Кто ж его знал, что он сюда побежит! — говорил он. — Ребята мои чуть на него не напоролись… Он все думал — пройдут, не заметят. Ну и угодил в луч фонаря и, сукин сын, так припустил! Ухитрился, черт, обвести их вокруг озера… Кто же мог думать, что он сюда прибежит!.. Это кто — ты его так, Старичков?
Я указал на Вертоградского:
— Юрий Павлович.
— Герой, герой! — заговорил опять Петр Сергеевич. — Прямо герой! Смотри, какие доценты бывают!..
Один за другим входили в комнату запыхавшиеся преследователи. С наганами в руках, возбужденные, грязные, тяжело дыша, они толпились вокруг лежащего на полу Грибкова.
— Ну, ну, товарищи, — сказал я сердито, — что это вы, в самом деле! Как-никак, следствие идет. Прошу прощения, но придется всем лишним оставить комнату.
По совести говоря, не очень довольные у них были лица. Действительно, жалко было выгонять их на улицу. Но, делать нечего, беспрекословно, один за другим, они вышли из комнаты. Остались Костровы, Вертоградский и Петр Сергеевич.
III
— Ну-с, Петр Сергеевич, — спросил я, — так значит, товарищ Грибков на хорошем счету в отряде?
Интендант развел руками:
— Артист, ничего не скажешь…
— Ведь ты говорил, что его из другого отряда прислали и вы в том отряде проверили?
— Проверили, — подтвердил Петр Сергеевич. — Так как же?
— Голова кругом идет. Единственное, что на ум приходит — да, наверно, так и есть, — что вышел из того отряда настоящий Грибков, а пришел к нам ненастоящий.
— Не понимаю, — сказала Валя.
— Да очень просто: по дороге убили и забрали документы. Иначе не может быть. Я сам разговаривал с его прежним начальством, спросил, действительно ли к нам партизан Грибков послан. «Действительно, — говорит, — послан». — «А что он, — спрашиваю, — за человек?» — «Хороший, — говорит, — человек». Конечно, надо бы поточней проверить. Ну, что ж делать, не предусмотрели…
Костров с сердцем стукнул ладонью по перилам лестницы:
— Эх, Петр Сергеевич, что мы из-за него потеряли!
— Может, еще и найдется, — успокаивающе сказал интендант.
— Куда там! — Костров махнул рукой. — Я не маленький, я отлично всё понимаю, нечего меня утешать. Конечно, Юрий Павлович не виноват, на его месте каждый бы выстрелил, но, думается мне, этот выстрел нам дорого обошелся.
— Почему же? — спросил Петр Сергеевич.
Хороший он был человек и неглупый, но соображал довольно медленно. Костров был слишком возбужден, чтобы быть вежливым.
— Что же вы, не понимаете, что ли? — резко сказал он. — Да ведь это же яснее ясного. Единственный человек, который мог указать, где вакцина, это Грибков- тот, кто ее украл и спрятал. Подите спросите у него! Где вы искать будете? На болоте? В дуплах? Под кочками? — Костров решительно подошел ко мне, в возбуждении пощипывая бородку. — Я не вмешиваюсь в ваши дела, Владимир Семенович, — сказал он, — вы следователь, а я биолог, и, надо думать, вы лучше меня знаете, как ловить преступников, но только, я вам скажу, есть вещи, которые ясны и неспециалисту. Если бы вместо того, чтобы качаться в качалке и вспоминать с Валей старину, вы сразу занялись делом, так, наверно, вакцина уже лежала бы у меня в кармане.
— Папа, — сказала Валя, — успокойся и перестань. Ты не имеешь права так говорить.
— Нет, имею! — Старик окончательно вышел из себя. — Я годы потратил на эту работу! Я не спал неделями! И я буду жаловаться. Я буду жаловаться на то, что сюда прислали неквалифицированного специалиста — на серьезное дело направили начинающего работника. К тому же еще, извините меня, Владимир Семенович, до крайности легкомысленного…
Он весь кипел. У него, наверно, много еще было в запасе злых и сердитых слов, но он сдержался, махнул рукой, повернувшись быстро поднялся по лестнице и с шумом захлопнул за собою дверь.