– Типун тебя на язык, Степка!
– Постучи еще по дереву, – усмехнулся он и полез по шаткой и трухлой лестнице, в дом, в неизвестность, за которой скрывались тайны и опасности.
Добравшись до крышки подпола, он замер, видимо, приготовившись к худшему и самому страшному, что случалось с ним при жизни, потом приоткрыл крышку на несколько сантиметров и внимательно осмотрел комнату.
– Кажется, никого, – сказал он. И начал отчет. – Три, два, один. Первый пошел!
Степан вытолкнул крышку – та полностью отварилась и с жутким грохотом ударилась об пол – и вынырнул наружу, в дом, поглощенный в дневной свет. Буквально на секунды время для нас с Настей остановилось; мир замер, как и его обыватели. Мы смотрели наверх и видели лишь квадрат света, освещающий лестницу и растворяющий тьму подпола; и ждали, и ждали, пока в этом квадрате, наполненном жизнью, появиться Степан и развеет наши страхи и дурные предчувствия, закрывшиеся где-то глубоко внутри, в самом сердце, в его сосудиках, в нетленной оболочке души. И пройдет целая вечность, длиною в две-три секунды, когда явиться Его Величество Степан, радостно улыбающийся, и скажет, что нечего бояться, в доме никого, а «Дитя тьмы» след простыл. И кто говорит, что время не имеет величин и пространственных глубин?
Сначала из подпола вылезла Настя, следом – я; Степан обнял нас обоих и предложил бежать из этого дома «по добру по здорову».
– Неужели он просто так нас отпустит? – не верил я в такой поворот событий; я чего-то ждал, сам не ведая чего: какого-то подвоха, каких-то объяснений, каких-то возможных последствий.
– Если ты не заметил, друг, он уже так сделал.
– Но почему?
– Смотрите! – крикнула Настя и показала пальцем на стену, на которой была нарисована стрелка и повыше стрелки надпись: «Следуй за стрелкой!».
Я, ни с кем не посоветовавшись, хотел было рвануть за этой пресловутой стрелкой, но меня остановил Степан и выругал за мою беспечность и легкомыслие, мол, неизвестно, к чему – или кому – может привести стрелка, к какой хитроумной ловушке. Я был с ним не согласен, категорически; поэтому возник спор и пока мы спорили, как пятилетние детишки, Настя без особых проблем проследовала по стрелке, которая привела ее к конверту, лежавшему на столе. Она схватила конверт, на лицевой стороне которого было написано: «Для Насти. Для Степана. Для Саши». И мигом обратно, к нам.
– Хватит спорить! – скомандовала она. Мы, не ожидавшие от Насти командного голоса, посмотрели на нее и увидели, что она держала в руках конверт. – Пока вы тут языками чесали, я все сделала сама.
– Что ты сделала?
– Последовала за стрелкой и та указала мне на этот конверт. Это он написал. Послание для нас.
– Я же говорил, что нет никакой опасности!
– Но ты не знал наверняка, – буркнул Степка.
– Как и ты, идиот!
– Сам ты – идиот!
– Ребята, хватит спорить! – И снова в ее голосе мы слушали командирские нотки, сбивающие с пути. – Лучше скажите, что я очень храбрая и смелая.
Мы не могли не повиноваться и одарили нашу подругу, – от которой я не ожидал чего-то подобного, героического и смелого – горой комплиментов, отчего вогнали ее в смущение.
– Ладно, товарищи, пора отсюда рвать когти, – сказал Степан и крикнул. – Побежали!
***
К нашему счастью, по пути к домику на дереве мы никого не встретили. Каждому не терпелось как можно быстрее вскрыть конверт и прочитать послание, оставленное «Дитем тьмы», поэтому, когда уже не осталось сил бежать, мы все равно шли быстрым шагом, не давая себе расслабиться даже на короткое время, хотя дневное солнце немилостиво нагревало наши тела. Естественно, что в дом мы зашли изученные, уставшие и ко всему прочему потные. С меня пот бежал градом и я первым же делом схватил бутыль с холодного водой, сделал пару глотков, а потом облил себя; друзья, насмотревшись на меня, сделали то же самое. Облить себе холодной водой в летнюю солнцепеку – истинное наслаждение!
– И кто будет читать послание? – спросил Степан.
– Кто нашел конверт, тот и должен читать, – сказал я. И спросил у Насти. – Ты ведь не против?
– Конечно, нет!
– Тогда открывай уже, – не терпелось Степану.
Настя торопливыми движениями вскрыла конверт и извлекла оттуда листок пожелтевшей бумаги, исписанный крупным и далеким от красоты почерком. Она уставилась в листок, нахмурилась, соединив брови в одну дугу, пытаясь разобраться в том, что написало «Дитя».
– Что, ни черта непонятно? – поинтересовался взволнованный Степан. – Давай, я попробую.