– До дня, когда наступила эра несправедливости, я был круглым отличником, – рассказывал он. – Ботаником, короче. Любил учиться, познавать что-то новое, внешкольное, а потом свои знания применять на практике. Мама меня называла технарем и видела во мне будущего инженера на каком-нибудь военном заводе или на промышленном предприятии. Я целыми днями пропадал в гараже. Классное было время! Не знаешь, как туда вернуться? – Я пожал плечами. – Я знаю: надо создать машину времени. – Он засмеялся. – А так, кроме шуток, я нехило зарабатывал в свои двенадцать-четырнадцать. Чинил всей улице бытовую технику. Особенно мне нравилось ремонтировать телевизоры. Очень увлекательный процесс: сначала ищешь неисправность, потом соображаешь, как устранить эту неисправность, а потом чинишь-чинишь-чинишь. Под финиш, когда все готово и худшее позади, получаешь кайф, удовольствия от того, что совершил маленькое чудо. Да я гордый малый, гордился, когда воскрешал из мертвых ту или иную дребедень. – Он достал из пачки очередную сигарету и закурил. – Ты не думай, я был не таким задротом, каким ты меня уже поди-ка представил. Меня интересовали и девчонки, и фильмы, выходившие в прокат, и машины, рассекающие по городу, и многое-многое другое, что сейчас и не вспомнить уже. Друзей у меня толком не было, лишь Вовка да Сашка, два брата-близнеца, из параллельного класса, которые, как и я, увлекались работами в гараже. Правда, по другому профилю. Они из обычных деревяшек создавали невиданной красоты фрегаты, матчи и шхуны, которые всегда меня восхищали, когда я удостаивался взглянуть один глазком на них. Они в отцовском гараже пропадали еще больше моего, поэтому мы идеально подходили друг другу. Никто никого не переманивал на улицу, чтобы там погонять мяч или поиграть в какую-нибудь детскую игру – и нас это устраивало. То я к ним приходил в гараж, то они ко мне. О, вспомнил! Однажды они принесли мне сломанный радиоприемник и попросили починить. Я с легкостью справился с задачей и на следующий же день отнес им приемник, чтобы они работали под музыку. Под музыку всегда веселее! – Он почесал затылок. – Приношу им, значит, приемник, а они такие счастливые и окрыленные, что я так быстро сделал его, дарят мне свое детище – деревянную шхуну, сделанную собственными руками. Вот это был подарок! Я так берег его, хранил. Думал, что сохраню на всю жизнь, в память о братьях. Не вышло. Вмешались романдцы и собрали все, что у меня было: вещи, дом, друзей, родителей, целую жизнь.
До эры «несправедливости» Гришина семья была чуть ли не самой уважаемой семьей в городе и все благодаря его отцу, его репутации первоклассного врача-хирурга, который мог вылечить то, что другим специалистом было не под силу. Соседи приветливо здоровались при встрече, заходили в гости, причем не с пустыми руками, обычно с тортами или домашними пирогами; даже в скверах, в магазинах, на улицах, в театре их, молодую и красивую семью, приветствовали посторонние люди, бывшие пациенты Ашота, и желали им счастья и благополучия. Иногда Гриши казалось, что его отец работал вовсе не врачом, а как минимум королем, перед которым кланялись, преклонялись и которым повсеместно восхищались. Да и зарабатывал он никак обычный врач. Помимо двухэтажного дома, площадью сто шестьдесят квадратных метров, его родители имели бизнес, о котором я упомянул ранее, черную респектабельную машину «Мерс», собранную в Гернадии и стоявшую баснословных денег. Так же у них была не самая бедная и захудалая дача в пригороде, затерянная среди хвойного леса, вблизи рокочущей реки – и гараж, в котором хранились запасы бытовой химии и прочая домашняя утварь, ставшая ненужной. В общем, они имели все, что было необходимо молодой семье, преуспевающей и культурной, ни в чем себе не отказывающей и не знающей, что такое бедная жизнь, жизнь от получки до получки. Их дети, Гриша и Азу, учились в дорогой, почти богемной школе и получали хорошее – лучшее во всей стране! – образование; как правило, дети, закончившие эту школу, становились в незримом будущем уважаемыми членами общества, оседающими на руководящих должностях в самых разных сферах влияния. Их мать тоже не церемонилась в магазинах и покупала то, что ей было по душе, не обращая внимания на цены: лучшую одежду, лучшую еду, лучшую аппаратуру в дом – все самое лучшее и дорогое. Она была убеждена, что вещь должна быть обязательно дорогой, без всяких исключений, чтобы стать хорошей; однажды Ашот пытался разубедить ее в этом твердолобом утверждении, но она даже не стала его не слушать, посчитала, что ее муж – неисправимый скупердяй, который ни черта не понимает. Хотя это было не так, Ашот не страдал болезнью «закоренелых скряг» – и если бы страдал, то жена вряд ли получала бы в свое распоряжение больше десяти золотых монет. Он любил одаривать жену модными платьями, привезенными из Франгии, сшитыми на заказ, вручную, мастерами своего дела. Ходить только в дорогие рестораны, в которых собирался весь свет общества. Отправлять детей в южные страны, поближе к лечебному морю. И закупать элитные сорта коньяка со всего света, который пил каждый вечер перед сном грядущим.