– Любой бы убежал. – Ни осуждения, ни злости, ни отвращения в голосе. Он смотрел на меня не так, как другие люди, нормально, как на человека. – И давно ты в лесу? – Я просто кивнул, не став вдаваться в подробности. – Голоден?
– Да, – ответил я.
– Я так и знал. Пойдем со мной, малыш. – Он протянул мне свою большую руку и помог подняться с земли. Заметив мое замешательство, он сказал. – И не бойся. Меня не надо бояться. Я ничего не имею против других национальностей. Тем более против беззащитных детей.
Он привел меня в свой дом и на «славу» накормил. Свежеиспеченный домашний хлеб с яичницей после долгих недель голода показались едой Богов. Мне в мгновение ока стало лучше, тело налилось утраченной силой и энергией. Да и окружающий мир расцвел в более радужных цветах.
В фермерском доме царствовали простота и скромность, но в тоже время тепло и уют. Было явно как день, что фермер, которого, кстати, звали Федор, тут жил не один. И действительно не успел я подумать об этом, как в дом зашла его жена славянской внешности с русыми волосами, заплетенными в широкую косу, и большими голубыми глазами, которые строго впились на меня, а потом на Федора.
– Кто это? – спросила она, уперев руки в бока. Как сейчас помню, на ее лице застыла жуткая гримаса. Она была готова убить мужа, который притащил в их дома незнакомца, да еще с такой запретной физиономией.
– Это мой новый друг, – спокойно ответил он. – Его зовут Гриша.
– Друг? – Ее правый глаз дернулся. – Можно тебя на минуту?
– Я слушаю.
– Наедине!
– Не надо кричать, дорогая. Зачем мне вставать из-за стола, если я знаю, что ты хочешь сказать? Он – армяхин. Ты не ошиблась. Гриша сбежал от солдат, которые хотели его увести в концлагерь. Я нашел его в двух ста метрах от фермы. Точнее Лейла его нашла. Я накормил его, потому что не мог поступить иначе. Уж прости.
– Ну и дурак! – выругалась она и вышла из кухни. Потом где-то хлопнула дверью.
– Не обращай внимания, дружок. С женщинами такое бывает. Пройдет.
– Я могу уйти, если…
– Куда? – Я задумался и пожал плечами. Я впервые осознал, что теперь мне некуда идти и не к кому. Я был сиротой и бездомным. – Поживешь пока здесь.
– Но…
– Это не обсуждается. Я так решил. Поможешь мне по хозяйству. Что умеешь? Хотя не отвечай, не надо. Всему научу, если придется.
Таким вот чудесным образом я нашел для себя новый дом, в котором сначала мне были не рады (жена фермера, Людмила, избегала меня, не разговаривала), но со временем все изменилось, причем в лучшую сторону; мы нашли друг с другом контакт и создали что-то общее и цельное, связывающее только нас троих, живущих под одной крышей. Прижились да попритерлись, как сказал Федор. Я считаю, что Людмила изменила свое мнение по отношению ко мне по трем причинам. Первая причина – я героически затушил внезапно воспламенившуюся баню, вторая – я не дал фермеру убить кота Ваську, который напрудил в его домашние тапочки, третья – я работал с утра до позднего вечера на фермерских участках, не требуя ничего взамен. Возможно, были и другие причины, я не знаю и не могу знать. Главное ведь, что она потеплела ко мне и даже полюбила меня. Да-да, друг, полюбила. Часто обнимала, иногда целовала, готовила то, что я хотел, заботилась обо мне, как мама.
Я прожил у них год. Спокойный и по-хорошему размеренный. Лишь однажды приходил патруль, чтобы осмотреть дом (благо, что их дом был построен отдельно от других ферм, вдалеке от посторонних любопытных глаз). Мы были готовы к проверке, так как ждали ее почти целую неделю. Меня спрятали в мешок из-под картошки. Чтобы не бросалось в глаза, мой мешок обложили другими мешками, заполненными картошкой. Всю проверку я просидел в подвале и молился, чтобы меня не нашли. Мои молитвы были услышаны, солдаты ЦЦ ушли ни с чем.