– Ты занята?
– Смотря для чего…
– Мне нужно поговорить с тобой.
– Я не хочу с тобой разговаривать.
– Это сейчас ты не хочешь… А вот когда ты узнаешь, что сегодня со мной приключилось, ты точно передумаешь.
– Саша, я устала и хочу полежать. Так что…
– Подожди, – перебил ее я. Выждал мгновение и сказал. – Я разговаривал с «Дитем тьмы».
– Что? – Она подозрительно взглянула на меня; не поверила.
– Когда вы ушли, он пришел. Во сколько вы ушли?
– В половине пятого я была дома.
– Все это время я был в домике и слушал того, кого мы величали «Дитем тьмы». Его, между прочим, зовут Гриша. Он все мне рассказал.
– Ты не врешь…
– И не собирался. – Я взглянул на часы; я потерял драгоценные минуты на ненужные объяснения. – Так ты хочешь узнать: кто он и почему скрывается от людского мира?
– Хочу. – Она зашла в дом. – Пойдем. Чего ждешь-то?
– Ждал приглашения.
Мы поднялись к ней в комнату, обклеенную однотонными бледно-розовыми обоями и обставленную красивой белой мебелью, хорошо гармонирующей со светлыми тюлями и деревянным полом, окрашенным в цвет «молочного дуба».
Мы сели на ее заправленную пледом кровать, с одной стороны которой стояла прикроватная тумбочка, к ней примыкал невысокий шкаф, загроможденный сверху мягкими игрушками, с другой – письменный стол, на котором был идеальный порядок. В комнате играла музыка, льющаяся из старенького магнитофона.
– Красиво у тебя в комнате, – сделал я комплимент Насте, но та его не оценила и даже не удосужилась мне что-то сказать в ответ; промолчала.
– Ты начнешь рассказывать или так и будешь рассматривать мою комнату?
– Пожалуй, начну. Не буду лишний раз тебя нервировать.
Я не успел рассказать до девяти, потому что на меня нескончаемым потоком лились Настины вопросы, невесть откуда появляющиеся в ее голове; она была мастером составлять, рождать вопросы, буквально из воздуха, из ничего. Если бы Гриши, предположим, исповедался не мне, а Насте, то их разговор затянулся бы на несколько дней и столько же ночей. Не меньше.
– Почему мы сразу не догадалась, что он армяхин? – Настя теребила рукой косу, которая лежала на ее груди.
– Тише, – предупредил ее я. – Вдруг услышат твои родители?
– Не услышат.
– В таком гриме, который он наносит на лицо, шышь догадаешься, – изрек я. И добавил. – Он, Гришка, славный, несмотря на то, что он армяхин. Он такой же, как мы: не лучше и не хуже нас, это точно. Только вот его судьбе не позавидуешь. Ему тяжело пришлось.
– Но… он армяхин – враг Империи.
– Для меня он не враг.
– Снова ты начал.
– Меня не исправить.
– Ты не боишься, что тебя поймают, когда ты будешь с ним общаться?
– Боюсь.
– И все равно хочешь с ним дружить?
– Да, – утвердительно ответил я. – Мне его жаль. У него никого нет. Совсем никого. Почему я должен отказываться от дружбы из-за каких-то там непонятных законов, придуманных взрослыми?
– У меня есть такое чувство. Не знаю… что все это плохо кончится.
– Настя, ты мне лучше скажи, ты сохранишь наш сегодняшний разговор в тайне?
– Сохраню.
– Обещаешь.
– Обещаю.
– Спасибо. – Я взглянул на часы и мне в разы поплохело. Уже пятнадцать минут десятого! Уже опоздал. – Надо бежать домой.
– Подожди.
Настя взяла меня за руку и притянула к себе, да так близко, что наши губы на мгновение ока сомкнулись в поцелуе. Я закрыл глаза и открыл их только тогда, когда она отстранилась от меня и сказала, смущаясь и краснея, чтобы я топал домой.
Я, окрыленный и немного сбитый с толку, кивнул головой и прыгучей походкой пошел домой, не веря, что впервые в жизни поцеловался с девчонкой; это оказалось не так плохо, как я думал; даже приятно; ее губы были сладкими, как ваниль и нежными, как лепестки роз.
Часть 2
Глава 1
С событий, описанных ранее в моей рукописи, минуло немного-немало три недели, в течение которых произошло то, что должно было произойти; по крайней мере, я был уверен, что мы подружимся с Гришей – так и случилось, мы подружились. Все опасения и сомнения, буйствующие в наших юных душах, ушли прочь, когда мы поближе узнали Гришу; он действительно обладал природной скромностью и добротой – тем самым невидимым светом, сиянием, которым притягивал к себе людей, хороших и, к сожалению, плохих. Мы поддались его колдовским чарам и позволили себе перейти за дозволенные границы, за тонкую красную линию, и оказались на запрещенной и очень опасной территории, где один неверный шаг мог стать роковым. Но мы старались не думать об этом, просто вычеркнули злой рок из дружбы с Гришей, с всенародным предателем и врагом, коим он не являлся, ни при каких обстоятельствах; решили, что ничего страшного не произойдет, если проявлять осторожность и в нужные минуты хладнокровие.