– Насчет слона, я погорячился, – улыбаясь, сказал Гриша, очищая плот от травы. – Но по моим подсчетам этот плот должен выдержать чуть более тонны.
– Тонны? – прикрикнул от возбуждения Степа. – Мать честная!
– А сколько слоны весят?
– Тонн пять-шесть, – без тени сомнения ответил я, поглаживая гладкую поверхность плота. – И сколько ты его строил?
– Месяца два. Точно не помню. Я никуда не торопился. – Гриша посмотрел на меня. – Я не столько хотел плавать на нем по реке, сколько хотел собрать его. Доказать себе, что я могу построить все, что угодно, если очень постараться и захотеть. И вот – мое детище перед вами.
– А где доски взял с бочками? – поинтересовался Степан.
– Бочки нашел на лесной свалке. Они были пустыми, но целыми… и с крышками. Кстати, именно с бочек все и началось: у меня возникла идея построить плот. Потом дело техники. Доски с гвоздями сами нашлись.
– Доски сами нашлись? Как-то сказочно, не считаешь?
– Чего только не найдешь в заброшенных домах. В стайке я обнаружил сломанный деревянный ящик с ржавыми гвоздями. И не только. Там же я нашел пыльный топор с треснутой рукояткой, ручную пилу, видавшие виды молотки и прочий оставленный инструмент, годный и негодный. А досок не было, пока я не разобрал сарай, который начал гнить из-за дырявой крыши. Зачем добру пропадать?
– Хочешь сказать, что ты сначала разобрал сарай, а потом тащил доски на своем горбе хренову сотню километров до реки?
– Ты преувеличил, Степка, насчет сотни километров.
– Но все равно путь не близок?
– Это да! Притащить сюда доски было тем еще трудом.
Спустив плот на воду, мы без лишних слов поднялись на борт – и отплыли от густо поросшего травой и клевером берега, нацелившись на пленительный и манящий юг.
Плот медленно и вальяжно плыл по тихому речному течению, оставляя линии, расползающиеся по водной глади и добирающиеся до самых лип и плакучих ив, растущих подле берегов; по бортам плота минорно хлюпала вода. В небе щебетали чайки; с берегов доносился стрекот стрекоз; в воде, унизанной стеблями водяных лилий, плескались мальки. А где-то рядом шептал ветер, приятно ласкающий нас, юных путешественников, с восторгом и любовью наблюдающих за открывающимся видом: лесистые холмы далеко на востоке; зеленые луга, отделенные рекой и изборожденные тенями плывущих по небу облаков – на западе; впереди – река, необузданная и величественная, ускользающая в дымке летнего утра за горизонт.
Мы не теряли понапрасну драгоценное время; немного полюбовались, помечтали – и сразу к делу: приступили к ловле рыбы. Как не порыбачить на плоту, плывущем в сердце реки? Это было как минимум странно и глупо. Благо, что каждый, кроме Насти, взял по удочке; удивительно, что никто не забыл о наживке, крючках, леске и прочих рыбацких снастях; в обычные дни все было иначе, и рыбалка кончалась быстрее, чем мы этого желали.
– Что у тебя? – спросил у меня Степан, глядя на мою деревянную коробочку, где я хранил наживку; в тот миг она была закрыта.
– Малинка, – отрапортовал я. – У тебя?
– Я обойдусь сегодня перловкой.
– Не ахти.
– Думаешь? – Степан вытащил из рюкзака полиэтиленовый мешок, наполовину наполненный разбухшей перловкой. – Посмотри, кто больше наловит. Ты на малинку или я – на перловку.
– Посмотрим.
– А у тебя что, друг? – поинтересовался Степан у Гриши, сидевшего к нам спиной, на другом конце плота; рядом с ним лежал Питер, положив голову на лапы.
– Опарыши, – обернувшись, ответил Гриша и засмеялся от наших гримас. – Не хотите? Я поделюсь, у меня их полно.
– Фу!
– Нет, спасибо, не надо, Гриш.
– Как хотите. Милое дело рыбачить на опарышей.
– Очень милое!
Мы дружно засмеялись.
– А вы про меня не забыли, мальчики? – спросила растерянная Настя.
– Нет. Садись ко мне, – предложил я. – Будем вместе рыбачить. По переменке. Ты одну рыбку, я – другую.
– Размечтался! – усмехнулся Степан.
– Бе-бе-бе, размечтался, – передразнил я друга и сказал Насте снять кроссовки, чтобы она окунула босые ноги в теплую водицу.
Когда Насте подсела ко мне, она призналась, что полный профан в рыболовных делах. Я успокоил ее, сказав, что нам пойдет это обстоятельство на пользу, и мы наловил больше всех рыбы. Конечно, она смекнула, что к чему: всем известно, что новичкам везет.
Так оно и вышло: первого – и, к сожалению, последнего – подлещика Настя вытащила быстрее всех. Ох, сколько же было радостных визгов, охов, вздохов и прочих сопутствующих девичьих звуков – у нас чуть уши не завернулись в трубочки, зато Питер вдоволь порадовался, гавкая, как сумасшедший, особенно когда Настя захлопала в ладоши. Правда, радость была не долгой. Почему? Насте вдруг стало жалко рыбку, которая жадно глотала воздух, задыхалась, чертыхаясь в железной тарелке.