– У тебя кишка тонка, – подначивала его Настя.
– Настя, пиши уже, а не то я примкну к гневному лагерю Степану.
– Как страшно…
После череды ошибок и исправлений, Настя прочла нам якобы финальную версию любовного письма:
Дорогая, Света!
Привет!
Ты, скорее всего, не знаешь меня, но видела меня в школе. Мы учимся в параллельных классах. Я уже многие месяцы пытался с тобой познакомиться, но природная скромность и строгое воспитание останавливали меня, не давали сделать шаг навстречу к тебе. Поэтому ты читаешь это письмо.
Раньше я учился и не замечал тебя, Света. Но после дня самоуправления в школе я влюбился в тебя (ты вела урок географии в моем классе; наверное, помнишь?). Я влюбился в твои глаза, в твою улыбку, которая очень красивая и добрая, в твой голос, в твой смех, даже в твою легкую походку. Один словом – я сошел с ума.
На следующий день после дня самоуправления я думал, что внезапно возникшие чувства так же внезапно потухнут. Но нет, этого не произошло. Я ошибся. К счастью.
Скажу больше, Света, с каждым днем мои чувства к тебе только крепнут, становятся сильнее, и я уже не представляю этот мир без тебя. Когда я вижу тебя, мое сердце замирает, я словно сам не свой. Я – счастлив. Если в школе я мог видеть тебя каждый день на переменах (как мне стали дороги перемены!), то с начала каникул такой возможности я лишился, отчего мир в разы потускнел и лишился прежней красоты. Поэтому, хоть как-то вернуть в мой мир радость и счастье, я проходил мимо твоего дома ни один раз на дню, чтобы посмотреть в твое окно, в надежде увидеть тебя (и когда я тебя видел – это было чудом). И не только поэтому. Еще я надеялся, что ты выйдешь из дома, когда я буду проходить рядом, и мы наконец-то познакомимся – и как знать, может, и в кино сходим.
Но это были только мечты. Либо ты не выходила из дома, либо я был не в состоянии что-либо сказать, окрыленный от твоей красоты.
И вот лето на исходе, а я еще надеюсь на чудо, что мы все-таки познакомимся… пускай сначала через письма…
Если захочешь ответить на мое письмо, то оставь его в кормушке, которая висит на ветке дуба. Я надеюсь, ты поняла, про какой я дуб говорю.
Я буду ждать от тебя весточки.
Пока!».
Когда Настя дочитала, Степан сделал критическое замечание (в кои-то веки я был согласен со Степаном):
– Ты серьезно? Это не письмо, а полная хрень! Нормальный парень так никогда не напишет – это я тебе точно говорю! Знаешь, че бы я написал?
– Валяй.
– Примерно так: «Привет! Ты очень крутая и классная. Хочу с тобой познакомиться!». И все! Ну, возможно, еще пару словечек кто-нибудь придумает. Но что бы так много, да еще так красиво, то есть фальшиво – нет!
– Если мы оставим такую записку, Лидка не клюнет. Ты еще не понял, она ждет принца.
– Какие могут быть принцы, когда повсюду парни, далекие от ваших сказочных принцев?
– По себе не суди. Вот твой друг – самый настоящий принц.
– Это ты про Сашу?
– Да.
– Ты слыхал, дружище?
– Спасибо, Настя. – Я смутился; что скрывать, мне было приятно, что Настя считаем меня принцем.
– И по каким это ты критериям поняла, что он принц, а я ни хрена не принц?
– Задевает?
– Нет. Но ответь.
– На Сашу всегда можно положиться, он не предаст, в нужный момент поддержит и если надо выслушает и приободрит. А на счет тебя я не уверена.
– И когда я заслужил такую репутацию?
– Наверное, ты много споришь с Настей, – предположил я.
– Я, в отличие от тебя, не подкаблучник. И не соглашаюсь, на что попало, – ответил Степан. И спросил у меня. – Разве ты не согласен, что письмо дерьмо?
– Как по мне, письмо – дерьмо. Но раз Настя говорит, что Свете понравится, я верю ей.
– Подкаблучник!
– Иди ты!
– А не пойду. Лучше посоветуем вам, господа принцы и принцессы, следующее: исправьте возраст вашего героя-любовника, сделайте его старше. Такого же возраста, что и Гриша. Старше герой, старше мысли – сразу письмо становится не таким дерьмом. Смекаете?
– А он дело говорит, – сказал я.
– Вот тут, Степа, я даже спорить с тобой не буду – ты прав.
– Ну наконец-то, это свершилось! – обрадовался Степан.
– И последний момент: у кого из вас почерк получше?
– У Степана, – выдал я друга.
– Ничего подобного, – врал он. И добавил. – Не собираюсь я писать любовные письма. А ты, Настя, что не умеешь писать?
– Если я напишу, она сразу поймет, что это не корявый мальчишеский почерк – и нашему плану придет конец.
– Я писать не буду, – упрямился Степка.
– Будет, как миленький, – успокоил я Настю.
– Это еще почему?
– Потому что я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.