– Это я. Света, – послышался голос из-за закрытой двери.
– Света?
– Что тебе нужно?
– Впустите меня, пожалуйста. Нужно поговорить.
Степан вопросительно посмотрел на меня и пожал плечами; что, мол, делать-то, товарищи?
– Впусти ее, – скомандовал я.
– Уверен?
– Да.
– Предлагаю, прогнать.
– Она подруга Гриши, – напомнил я. – Забыл?
– Хочешь сказать и моя подруга тоже?
– Угу.
– Ну не хрена себе фокусы!
Степан отворил дверь и впустил в наш обитель Свету. Она была закутана в строгий синий плащ и платок в цветочек; погода в тот день не радовала, холодный северный ветер делал свое черное дело и даже прогретый до пятнадцати градусов летний воздух не спасал. Света поздоровалась с нами и спросила разрешения раздеться. Оказалось, что Степан умеет быть галантным; он помог Свете снять плащ и повесил его на крючок, прибитый к стволу дерева.
– Спасибо, – поблагодарила Света и сняла платок, обнажив свои пшеничные волосы, которым бы позавидовала любая девчонка. – Я знаю, вы мне не рады – и я сама в этом виновата. Простите. Можно сесть?
– Садись, – сказал я и указал ей, куда можно сесть; она села, пригладила волосы и улыбнулась Насте. – Давно не виделись.
– Давно.
– Я соскучилась. – Света положила платок на колени. – Вы играли?
– Да играли, ты нас отвлекла, между прочим. – Степка сказал, как отрезал. – И чем мы заслужили такой почести?
– В каком смысле? – не поняла она.
– Степан, не груби, – предупредил я, зная, на что способен мой безумный друг, у которого был лишь один враг – его язык.
– Не командуй. – Он очень по-взрослому показал мне язык, и все внимание обрушил на Свету. – Ну, так зачем ты пришла?
– Чтобы предупредить вас, а потом Гришу. – Я заметил, что ее руки дрожали. – За вами следили и продолжают следить.
– Следили?
– Кто?
– Я точно не знаю. Кто-то…
– Н-да, с тобой каши не сваришь, – усмехнулся Степка, перебив Свету. – Кто-то. Прям смешно, черт возьми!
– Кто-то из отряда ЦЦ, – добавила она.
– Не может быть, – не верил я. – Кто им приказал за нами следить?
– Твой отец.
– Откуда ты знаешь?
– Я подслушала телефонный разговор между моим отцом и твоим. – Света, заметив на моем лице замешательство, добавила. – Сначала они говорили о тебе.
– Обо мне?
– Не знали, что с тобой делать. Мой отец часто повторял такие слова, как неуправляемость, свобода слова и вражда к фашизму. А потом, как заведенный, говорил в трубку одно и тоже: «Это нехорошо! Это опасно!».
– Они знают о Грише, – сказал я и схватился руками за голову; было огромное желание разрыдаться, но глаза предательски оставались сухими. – Все кончено.
– Что значит твое все кончено? – поинтересовался Степан.
– А что это еще может значить? – Я чувствовал, как что-то внутри меня рухнуло, разбилось на мелкие осколки, которые изранили мое сердце, обливающее кровью, потоком несбывшихся надежд и мечтаний. Я понимал – это конец; еще мгновение и в домик на дерево вломиться мой отец с ворохом кровожадных солдат, схватят нас, выведут в поле и расстреляют, как врагов народа; после этого найдут Гришу и сделают то же самое: убьют и закапают, словно этого человека никогда и не было. – Не будет завтра званого ужина. Ничего не будет. Они знают… обо всем.
– Ничего они не знают, – противился Степана. – И я уверен, что за нами никто не следил, мы бы их заметили. Я бы точно заметил!
– Они умеют следить и выслеживать незаметно и скрытно… в отличие от нас. Поверь мне. Я знаю. Мой отец состоит в отряде ЦЦ, и я каждый день слышу, как он и его славные ребята вершат правосудие и справедливость. Если верить Свете, они следили за нами целую неделю. Ты просто не понимаешь, как это долго и много. Отряду ЦЦ достаточно и двух дней слежки, чтобы во всем разобраться и принять решительные действия, в ходе которых кого-то убивают, кого-то сажают в тюрьму, а кого-то отпускают на волю. – Я смолк, глядя на испуганные лица друзей; спросил у Светы. – О чем они еще говорили?
– Многое я не расслышала; отец иногда переходил на шепот. Но я точно слышала, что он пару раз повторил о мерах предосторожности и о возможных трудностях, которые могут возникнуть в ходе операции. – Света задумалась, вспоминала разговор. – И еще: он часто повторял слово «молчание».
– «Молчание» – это тайный термин отряда ЦЦ, – сказал я.
– И что он означает?
– Провести скрытую операцию, о которой никто не должен знать, – отстранено ответил я.
– Надо предупредить Гришу…
– Слишком поздно, – перебил я Настю. – Поздно! Ему не вырваться из этого города. Он обречен на смерть.