Я почувствовал одновременно стыд, жалость и гнев. Хорошего настроения как не бывало.
— И чего вы здесь уселись на самом солнцепеке? — подошел я к ним. — Правильно вам говорит человек, идите в тень.
Женщины неохотно поднялись и встали рядом с нами, повернувшись лицом друг к другу.
— Спросите у них, пожалуйста, откуда они и где работают, — обратился ко мне человек с треногой.
Я спросил у женщин и перевел ему ответ — они колхозницы.
— Колхозницы, значит, — покачал он головой, — а сидят скрючившись, как мокрые курицы. Позор! Скажите, пусть держатся с достоинством. А то смотреть на них больно. Прямо кровь кипит…
Подошел автобус. Юноша помог женщинам подняться в автобус, подбадривая их веселым: «А ну, скорей, апа! Ай да апа! Молодец!»
Потом сели мы, и каждый погрузился в свои собственные мысли. А я все не мог забыть этого человека в запыленной одежде. И долго еще звучали в ушах его слова: «Прямо кровь кипит».
«А почему моя кровь не кипит? — пытался я разобраться в себе. — Почему я не обратил внимания на этих женщин, на то, как они сидели? Может, привык к этому? Пожалуй, да. Привык. Я привык к тому, что тысячи таджикских женщин работают в учреждениях и на предприятиях, стали государственными и политическими деятелями, учеными, председателями колхозов, судьями, директорами заводов и фабрик, секретарями партийных и комсомольских комитетов. Но я также привык видеть женщин, которые все еще боятся мужа, угроз Корана, на которых отвратительной силой давят еще древние обычаи и традиции… Да, я привык и к тому и к другому…»
Утром меня разбудил какой-то шум, женские голоса. По-видимому, под моими окнами женщины затеяли скандал. Кроме голосов тетушки Икбол и Заррины, слышался голос и моей Ойши. «Неужели это моя дражайшая половина там скандалит?» — со страхом подумал я. А впрочем, кто может похвастаться, что видел где-нибудь женщину, которая ни разу в жизни не поскандалила со своими соседками. Я стал прислушиваться.
— И что вы только делаете со мной! — послышался плачущий голос Заррины.
— А что я такого сделала? Чем я тебя обидела? — причитала тетушка Икбол. — Била я тебя или какую болезнь наговорила? Или, может, собаку твою или кошку из дому выгнала? Ну говори же, говори, чем я, старуха, провинилась перед тобой?!
— Как будто сами не знаете… Запрятали мой комсомольский билет в Коран. Ну говорите, запрятали или, может, нет?
— Ах ты, вертихвостка, как с бабкой разговариваешь! Больно много воли себе взяла. Нужен мне твой билет! Да я за него единой буквы «слова господнего»[6] не отдам!
— А ну, старуха, хватит! Говори что хочешь, а билета не трогай, — послышался голос дядюшки Ахрора.
Почувствовав поддержку деда, Заррина еще с большим жаром налетела на бабушку.
— Ведь я не трогаю ваших намазов, а вы все время обзываете меня то безбожницей, то вертихвосткой, то всезнайкой, то еще по-всякому.
— Ох, мусульмане, ох, люди добрые, да вы только послушайте, что она говорит! Да чем я виновата, что я такого сделала? Ойша, милая вы моя! Да хоть вы меня послушайте, как все было-то! Взялась я за стирку, а у нее из курточки выпади билет этот, чтоб мои глаза его не видели. Я и подумала, как бы он не потерялся. Вещь эта для моей девочки дорогая. Ну я и решила спрятать его в футляр Корана, надежнее-то места не найти. Да пусть я на месте провалюсь, если все не так было. А ты, сумасшедшая, — обратилась она снова к внучке, — вместо того чтобы сказать бабушке спасибо, что билет в таком надежном месте спрятала, еще ругаешься. Да где же это видано, чтоб за доброе дело злом отплачивали?
— Вы не в футляр положили, вы в самую книгу запрятали, — разрыдалась Заррина.
Моя Ойша не могла, конечно, остаться в стороне. Она принялась успокаивать Заррину, говоря, что бабушка ни в чем не виновата, что она действовала из самых добрых побуждений, что она — тут Ойша пустила в ход все свои дипломатические таланты — проявила свое уважение к политическим, так сказать, взглядам Заррины. И что это весьма с ее стороны благородно.
Не знаю, чем этот спор закончился. Я снова задремал. Но поспать мне в то утро так и не удалось.
На этот раз разбудила Ойша:
— Милый, я сейчас отведу Зафарджона в ясли, а ты поднимись и помоги тетушке Икбол. Вставай, милый, вставай скорей!
— Какая еще помощь? Что случилось? — раздраженно спросил я.
Но моя дорогая жена и не подумала ответить, а только ласково растрепала мне волосы.