Должен сказать, что на этот раз я действительно работал серьезно. И тут мне повезло. Как-то в городской библиотеке я встретил редактора нашей газеты. Он стал расспрашивать о моих делах. Я не смог скрыть от него ни тайны своей, ни своих мучений. Вытащив из кармана свое неудачное детище, я показал его редактору. Он внимательно прочел и дал несколько советов. Дело, как видите, приняло серьезный оборот и получило квалифицированную поддержку. Я увлекался все сильнее и больше ни о чем не мог думать.
А дядюшка Ахрор тем временем решил, наверно, что я не хочу ввязываться в это дело, что я, попросту говоря, струсил и не желаю портить отношений с таким уважаемым в городе человеком, как директор промкомбината. Теперь он не встречал меня, как раньше, с приветливой улыбкой, не расспрашивал о моих делах и не заикался о фельетоне. Видно, решил выждать и посмотреть, чем все это кончится, куда река потечет и куда воду принесет.
Но, о чем бы ни шла у нас речь, он говорил так, будто хотел вызвать меня на спор. Однажды я сидел во дворе и курил. Подошел дядюшка Ахрор.
— И все-таки я вам должен сказать, мой дорогой учитель, теперь равнодушных людей гораздо больше, чем раньше, — вдруг заявил он безо всякой связи с предыдущим разговором. — Вижу, не нравятся вам мои слова. Хотите возразить? Напрасно. Так думаю не только я, а все, кто лет тридцать—тридцать пять назад поднимал эту землю, да при этом еще и винтовки из рук не выпускал. А стоит об этом заговорить, как мы немедленно слышим в ответ: «Бросьте брюзжать! Все вам не так, все не нравится, все кажется, что в ваше время и люди были другие, и делали все лучше. На вас, стариков, ничем не угодишь». А ведь такое слышать очень обидно.
Что я мог ответить? Из песни, говорят, слова не выкинешь. Какой ни хороший человек наш дядюшка Ахрор, а один недостаток у него есть: любит все преувеличивать. Стоит ему столкнуться с отдельными фактами бюрократизма, карьеризма, жульничества, как он немедленно примется все обобщать. Положим, услышит, что какому-то вору удалось из трудной переделки выйти сухим. Тут наш дядюшка Ахрор начинает пылать негодованием, возмущаться, как будто вопрос идет не об отдельном преступнике, не о случайном эпизоде, а о чем-то угрожающем немедленной опасностью всему нашему государству. Он может часами проклинать всяких жуликов, бездарных ревизоров и нерадивых начальников.
Однажды я оказался свидетелем жаркого спора между ним и моей женой.
— Нет, нет, не спорьте! — горячился он. — Хвалить да улещивать всякий горазд, а вот горькую правду сказать… Я не говорю о критике, которая вроде манной каши. Я говорю о честной и смелой критике, чтоб до самых костей пробирала. Сладкие речи — яд, а горькие — лекарство. Если ты настоящий друг, ты не старайся только хвалить. Похвала губит человека. Да не только человека, она весь мир погубить может…
— Но нельзя же только критиковать, — попыталась возразить Ойша. Дядюшка Ахрор не дал ей договорить.
— Ты подожди, доченька, я еще не кончил. У нас все только хвалить да воспевать умеют. А этим не то что человека погубить можно, — тут и общество целое загубишь. Вот, например, вы с мужем. Люди вы молодые, недавно вступили в партию. Кому, как не вам, быть принципиальными и смелыми? Так вот скажите мне, только честно, что вы думаете о порядках в нашем городе? Все ли у нас благополучно? Все ли делается так, как надо? Ведь вы уже не первый месяц живете у нас. Говорите прямо. Ну, что вы скажете? Молчите? Потому что тоже привыкли к восхвалениям, к шумихе, к тому, что у всех масло изо рта так и каплет… Выполнили трехмесячный план — сразу митинг, шум, поздравления. Построили ребятишкам площадку для игр — опять шум, опять торжественное собрание. Ура! Да здравствует!.. А Устав партии чему вас учит? Что надо со всеми недостатками бороться, невзирая на лица. А у нас, как дело до критики доходит, каждый начинает оглядываться да осматриваться да свою критику такими оговорками и недомолвками обставит, так подсахарит, что слушаешь и не понимаешь, то ли человек ругает, то ли хвалит… Вот ты, доченька, когда готовишь детям горькое лекарство, то приготовляешь его с сахаром, а для взрослых ты этого не делаешь. Верно я говорю? Ты знаешь, что взрослый человек и горькое лекарство примет, если надо. А ведь мы, слава богу, взрослые. Нам уже под пятьдесят.
— И как только человеку не надоест все время спорить да волноваться! — вздохнула тетушка Икбол, ставя перед мужем чайник зеленого чая. — Вот скоро вернется Кобилджон, сын дедушки Зиё. Ну тогда уж спорам конца не будет, всласть наслушаетесь. Стар мой муженек, а горяч. Как это говорится, седина в бороду, а бес в ребро.