— Ну, завела, — буркнул дядюшка Ахрор, сердито посмотрев на жену.
— Да ты уж так горячишься, так споришь, что кажется, вот-вот в драку полезешь. А у меня сердце болит, как бы сгоряча кого-нибудь не обидел напрасно, не рассердил.
— Да ты не бойся, старая, — немного смягчился дядюшка Ахрор и продолжал говорить, как будто его никто не прерывал: — Недавно Заррина прочла мне несколько восточных притч. Очень мне там одна понравилась. Я вам ее расскажу… Окончив учебу, юноша перед тем как отправиться к месту службы, зашел к своему учителю проститься. Ну, говоря по старинке, взять у него благословение. Учитель ему и говорит: «Вот ты выходишь в самостоятельную жизнь, едешь в незнакомые края, столкнешься со всякими людьми. Не боишься ли ты? Нет ли в твоем сердце сомнений?» — «Нет, учитель, — ответил юноша, — у меня есть надежный способ обращения с этими людьми». — «Это хорошо, — сказал учитель, — беды следует предотвращать заранее. В чем же заключается твой способ?» — «У меня подготовлено сто похвал. Каждому из своих будущих начальников я скажу одну и завоюю этим его сердце». — «О, сын мой, стыдись! Зарабатывать хлеб лестью — позор!» — рассердился учитель. «А что делать, учитель? Ведь таких благородных и мудрых людей, как вы, понимающих всю низость подхалимства и презирающих льстецов, у нас на всю страну, может быть, несколько человек». — «Это верно, — сказал учитель, — большинство людей любит лесть. Ну что ж, если другого выхода нет, желаю тебе счастливого пути». Получив благословение учителя, ученик вышел на улицу, где его поджидал друг. «Ну как?» — спросил его товарищ. «Из ста похвал одну уже истратил — осталось девяносто девять», — ответил юноша. Это очень мудрая история, — продолжал дядюшка Ахрор. — И верно, кто не любит лести? Сладкой речью и змею из норы выманивают. Много таких любителей спокойной жизни. И ничего с этим, видно, не поделаешь.
Дядюшка Ахрор занялся чаем. Я чувствовал, что он сердится на меня и на Ойшу. Он не смотрел на нас, взгляд его блуждал где-то далеко, а рука нервно вертела крышку чайника. Он молчал.
Я прекрасно понимал, что все здесь сказанное: и рассуждения о равнодушии, и сказочка, — все это предназначалось непосредственно мне. По пословице: тебе говорю, дочка, а ты, невестка, слушай! Конечно, дядюшку Ахрора возмущает, что я не хочу ссориться с начальством, не хочу портить отношений с высокопоставленными людьми. Но почему он ничего не спросит у меня? Почему не скажет об этом прямо? И я тоже молчал. По-видимому, поговорить с ним откровенно мешало ложное самолюбие. Где-то в глубине души во мне жила этакая гордость: неужели я, учитель, человек с высшим образованием, должен еще перед кем-то оправдываться? Неужели сам не знаю, что делать…
— Муаллим, можно с вами? — спросила Заррина, когда я утром выходил со двора.
— Конечно, — сказал я. Разве можно было ответить по-другому этой милой и скромной девочке?
Мне с Зарриной почти не случалось разговаривать, но к моей Ойше девочка очень привязалась. Из их бесконечных разговоров, невольным слушателем которых я иногда оказывался, я знал, что Заррина ходит в городскую десятилетку, очень любит школу, прекрасно учится и несет уйму нагрузок. Она и вожатая отряда, и член комитета комсомола и учкома, и в редколлегии сатирической газеты, и еще что-то, чего уж не помню. Поэтому даже в каникулы она каждый день бегает то в Дом пионеров, то в городской детский лагерь, то еще куда-нибудь.
Сегодня Заррина выглядела празднично. Лакированные туфельки, новое платье, в косы вплетены огромные белые ленты. Казалось, на девичьих плечах расцвели две прекрасные белые розы. Банты, конечно, завязала ей Ойша. Только она могла так красиво вплести эти ленты.
Если бы вы знали, как моя Ойша любит, чтобы все вокруг одевались красиво! Помню, мы еще с ней не поженились, а она уже взяла надо мной шефство. Отведет меня, бывало, куда-нибудь в сторону и начнет: то галстук не так повязан, то рубашка не в тон, то волосы не на ту сторону зачесаны. И тут же вытащит у меня из кармана расческу и начнет показывать, как я должен причесываться. Иногда я смеялся, а чаще злился. Но, честно говоря, понимал, что не это было для нее самое важное.
Ну, а после женитьбы я, конечно, полностью попал в ее руки. Не дай бог, если что-нибудь оказывалось ей не по вкусу. Как-то купил себе в магазине костюм. Цвета он, верно, был не совсем понятного: какой-то темный — не то серый, не то черный с прозеленью. Но я решил, что он очень хорош. Боже, что было дома!