- Завидное рвение к работе, - не сдержавшись, раздражённо фыркнул Михаил.
Середина рабочей недели. Не могла подождать выходного дня? Сделай работу и ломай хоть ногу, хоть голову!
Джин, а попросту Евгения, Женя, была заядлой горнолыжницей. Первый плотный снег заставил её с утра пораньше ломануться на «Игору», горнолыжный склон в восьмидесяти километрах от города, а не на работу. В чём-то она была права. Свободный график и отсутствие в этот день срочной работы позволили бы Евгении успеть, как говорится, дойти до Канадской границы, до Финской точно, и вернуться. Но она умудрилась сломать голеностоп, тем самым не только потеряв работоспособность, но и испортив себе сезон, Бог даст – только один.
Михаил готов был рвать и метать, в тоже же время, понимание тяжести травмы, благодарность за то, что, придя в себя, Женя позвонила, выказала готовность перевести и «оформить в лучшем виде», вызывали уважение в мужчине. Только он отлично понимал цену этому рвению. Мало того, что Джин попросту не поняла до конца, какой тяжести травма, полученная ею, звонила под адреналином и действием лекарств, так ещё и неясно, что она напереводит и как… про то, что Женя будет сопровождать Михаила и речи не могло быть. Было от чего пускать гром и молнии.
- В какую больницу отвезли? – вздохнув, спросил Миша.
Вздыхай, не вздыхай, а Евгения, звавшая себя Джин – скорей всего, чтобы, в противовес миниатюрной фигурке и белёсым волосам, хотя бы имя было ярким, – была сотрудником Михаила. Причём, приближённым сотрудником. Ценным.
Ольга назвала больницу и ещё раз вздохнула.
- Это же коновальня! – возмутился Михаил.
- Куда страховая…
- Так, ну ладно, эта матрёшка там не соображает, а ты-то за что деньги получаешь? Вот и думай! – сам себе противоречил Михаил, утверждавший семь минут назад, что думать Ольге Алексеевне не положено по инструкции и штатному расписанию. – Звони в страховую, договаривайся. Я в больницу!
И начал пытаться вклиниться в правый ряд. Получалось плохо, толкались, проходили вплотную, в итоге Михаилу удалось съехать в забитый машинами «карман», свернуть во дворы, срезать пару улиц и вырулить на идущую в нужном направлении.
Больница встретила светящимися неуютными корпусами. Михаила пробила дрожь, он ненавидел больницы, запах длинных коридоров, гул флуоресцентных ламп, чахлые растения по углам, поручни вдоль стен и лестниц. Поморщился.
Евгения была ещё в приёмном покое, рядом суетилась мама Жени, Михаил её знал. Что греха таить, работников он предпочитал проверенных, из своих. Знакомые, знакомые знакомых. Дети знакомых, их внуки.
- Не понимаю, они долго ещё будут тянуть резину?! – Нина Джановна, высокая, объёмных размеров, громкая, суетилась вокруг бледной Жени. Нины всегда было много, в каком бы помещении ни оказывалась Нина Джановна – королевство ей тут же становилось маловато. Ещё говорят, восточный характер передаётся по наследству. Не было в Нине ничего от отца-казаха. Ни внешности, ни характера. А уж в Джине и вовсе не было видно и толики восточной крови.
- Давай, дорогой мой, - развернулась всем грузным телом к Михаилу Нина Джановна. – Узнай, что там и как.
- Нин, успокойся.
- Я успокойся? Я?! Я даже не начинала волноваться! Они мне ребёнка хотят покалечить, а я буду молча сидеть?! Да, как бы не так! Давай, сходи, дорогой мой, тебя, как мужчину, скорее послушают! – откуда-то вынырнуло восточное воспитание.
Михаил усмехнулся, представляя, как «не послушают» Нину Джановну, всегда готовую устроить скандал, написать жалобу, раскатать любого нерадивого сотрудника, вставшего на её пути к комфорту. А тут и вовсе речь о единственном ребёнке, всего-то двадцати семи лет от роду, замужнем. И муж, кстати, стоящий рядом, очевидно в расчёт Ниной Джановной не брался.
- Ты как? – Михаил присел рядом с Джин. Всегда бледная, она была белее обычного.
- Дерьмово, - прошептала почти белыми губами Женя.
- Отлично, - Михаил встал.
Отличного в этом не было ничего. Не для того Михаил Розенберг ежегодно выкладывал приличную сумму на добровольное медицинское страхование сотрудников, чтобы потом эти самые сотрудники загибались в очереди, в городской больнице, на общих основаниях с остальными.
Через десять минут после звонка в страховую и шипения Михаила на ни в чём не повинного регистратора, Джин перемещали на инвалидном кресле по коридорам приёмного покоя, а потом и вовсе подняли в отдельную палату. Бытовые условия были сносными, уборная в палате, кнопка вызова медицинской сестры, возможность присутствия одного из родственников, небольшой телевизор и маленький холодильник, без морозилки. Стены мерзковатого салатного цвета. Джин, окончившая художественную школу, заявила, что это определённо «шартрез жёлтый».