И этот человек наверняка появился здесь для того, чтобы наказать, увести в какое-нибудь страшное место.
Должно быть, всё это действительно, отплясывая новорождёнными оленятами, горело на его лице, и поэтому человек в маске вдруг улыбнулся уголками виднеющихся бархатных губ, протянул руку, опустил широкую ладонь на тёмную макушку и потрепал отвыкшие от расчёски космы.
— Нет. Вовсе нет. Никто не станет наказывать тебя, глупый. Я пришёл для того, чтобы предложить немного прогуляться вместе да кое на что поглядеть.
Эржи снова застыл, не решаясь поверить собственным ушам — те, если припомнить, имели свойство время от времени лгать. Правда, человек в белой маске продолжал стоять над ним, рядом с ним, не гнушаясь делать того, чего не делал больше никто и никогда: ласково гладил по голове, согревал и окутывал этой странной пепелистой улыбкой и позволял, как будто нарочно, самую капельку получше себя разглядеть.
Например, заметить, наконец, то, что маска, окаймлённая серебристым узором, скрывала лишь половину лица, открывая рот, подбородок, основание шеи, теряющейся в воротнике длинного и белого балахонного плаща. Руки этого человека скрывались за тонкой тканью белых же перчаток, и только в тени низко надвинутого мехового капюшона из-за прорезей карнавальной маски поблёскивали завораживающими огоньками живые серые глаза.
— Прогуляться…? Вместе…? — Эржи ещё ни разу прежде не удавалось заговорить с ним, и сейчас голос его звучал так тихо и так жалко, что мальчик готов был провалиться под землю от стыда. — Вместе со мной то есть, да…?
Белый человек же лишь снисходительно и добродушно хмыкнул, тихо и беззлобно фыркнул, обхватил мальчишку рукой за узкие плечи и, несильно на те надавив, повёл вперёд по непонятно откуда материализовавшейся тропке меж неприветливых выгоревших деревьев.
— С тобой, маленький Эржи. Ты ведь, кажется, этого от меня и хотел?
Эржи, вспыхнувший уже до кончиков ушей, невнятно, ужасаясь тому, что его раскусили и с такой нечестной лёгкостью прочитали, бессильно промолчал, расширившимися от осознания собственной дерзости глазами глядя строго под еле-еле идущие ноги. Поверить — по-настоящему, — что человек в маске был рядом, вёл куда-то и вот так запросто говорил — всё ещё не выходило.
— Я тоже хотел узнать тебя поближе. Хотел с того самого дня, как пришёл за тобой в твою прошлую жизнь. Не сомневайся в этом. Просто всему однажды приходит своё время… А пока — не думай ни о чём и выбирай дорогу своей души, малыш.
Эржи, запнувшийся о вылезший под ноги корень, немножко не понял, что тот имел в виду: он был уверен, что выбирать было нечего, потому что никаких дорог тут не лежало, ограничившись одной-единственной задебренной линией со стёршимися отпечатками былых следов…
Но, подняв глаза, увидел вдруг, что ошибался: посреди покорёженных комлей и выбивающихся узлов, сухого мха и вороха упавших веток спутанным клубком тёмных нитей тянулось бесконечное множество тропинок — узких, просторных, расчищенных или поросших густой непролазной травой.
Эржи, помешкав, неуверенно вскинул голову, украдкой вглядываясь в скрытое маской лицо. И, дождавшись утвердительного кивка, смазанно указал на одну из дорожек — совсем узенькую, невзрачную, покрытую чёрной золой и стеблями знакомых жёлтых колосьев.
Он, как думал сам, и близко не догадывался, почему выбрал именно её и почему белый карнавальный взрослый с этой далёкой лисьей маской так одобрительно потрепал его по волосам, настойчиво подталкивая в спину.
🗝
— Будет очень страшно? Больно? Просто плохо…? — это был первый вопрос, слетевший с губ Эржи за долгое время их тихого холодного странствия по спящему лесу.
Тропинка давно успела расшириться, разрастись, обернуться вытоптанной пологой дорогой, и теперь они могли идти рядом друг с другом, а не так, как шли поначалу: Эржи впереди, а человек в маске — сзади, осторожно придерживая белой ладонью за плечо.
Причудливый взрослый, всё больше напоминающий лиса, едва уловимо склонил голову к плечу, озадаченно поглядев на маленького спутника, и тот, поколебавшись с пару секунд, стеснённо пояснил:
— Там, куда мы… идём. Там будет… плохо, да?..
— Почему ты думаешь, что должно быть плохо, малыш? — по его голосу Эржи не смог разобрать ничего: в действительности ли человек в маске не понимал, просто-напросто притворялся или хотел вот так над ним посмеяться да поводить за нос.
— Потому что… — тихо, не желая того говорить, но и не имея никакого права пойти на попятную, пробормотал он, упёрто разглядывая покрытую гарью почву внизу, — я же нарушил запрет… я теперь… один из тех, кого вы называете «ушедшими»… Мне нельзя обратно.
— Вот оно что… — Белые перчаточные пальцы, иногда — на одно короткое мгновение — начинающие походить на когти, вновь опустились ему на плечо, не позволяя никуда отойти. — Так ты что же, хотел бы, получается, вернуться? Мне казалось, что тебе не очень нравилось там, среди других детей.
Окончательно растерявшись, не поспевая и не смекая, к чему этот загадочный лисий взрослый ведёт, Эржи приподнял голову, пытаясь заглянуть в поблёскивающие в тени капюшона глаза.
Скорее всего, ему просто почудилось, но на один отрезанный мимолетный миг в тех словно промелькнуло яркое, плутоватое, смеющееся и весёлое, какого не встречалось здесь абсолютно ни у кого, игривое любопытство.
Мальчик не знал, что ему делать. Не знал, что ответить, не знал, не проверял ли его этот человек, не зависела ли от ответа, который он собирался дать, дальнейшая судьба. Лгать он не хотел, но внутри взволнованно бьющегося сердца муторно и болезненно копошился глупый гусеничный страх сказать что-нибудь не то. Что-нибудь, что всё на корню перевернёт и изменит. Что-нибудь, что выдаст его сокровенную тайну, расскажет, что он так и не сумел прижиться в тёплом сиреневом домике, так и не научился становиться счастливым, что совсем не понимал, было ли здесь лучше, чем в том месте, где взрослые гуляли за руку с детьми, а продавцы торговали клубничными и апельсиновыми леденцами.
Он просто не мог сказать этого вслух, не мог нашептать, что если бы сиреневый домик стал ему родным, если бы он на самом деле не хотел его покидать, то, наверное, никогда бы не осмелился перейти черту, никогда бы не уходил бродить вдоль синей реки, никогда бы не задумывался, что лежит там, на другой стороне, за стеной мрачного тихого леса.
Рассказать это всё было совсем ему не по плечу, поэтому, стараясь впредь не смотреть в сторону человека в маске, что терпеливо вышагивал рядом и ждал ответа, ласково поглаживая то чёрненькую макушку, то свисающие прядки, маленький Эржи пролепетал единственное, с чем сумели справиться его обкусанные болезные губы:
— Что находится… впереди? В том месте, в которое мы… идём?..
Тень от капюшона почему-то — значит, он опять на него смотрел, хоть и так старался это себе запретить… — потемнела, скрыв провалившийся блеск чужих глаз, и стало вконец непонятно, осталось ли в тех то заветное тепло или…
— Я не могу сказать тебе, маленький Эржи. Не могу. Но ты и сам скоро это узнаешь. Всё, что так тебя волнует, узнаешь…