Потом, правда, ее выдали замуж за вполне приличного мужчину, но вскоре она обнаружила, что ее муж ничего не видит. Днем он носил очки с толстыми стеклами, а на ночь эти очки снимал. Она потом говорила, показывая на белый квадратный фарфоровый чайник, что даже после его смерти всегда чувствовала его присутствие рядом, он все время был здесь, как этот белый холодный блестящий куб, и только последние два года он отодвинулся от нее. Ее муж умер, выпал из окна, как она говорила, а как дело было на самом деле никто не знал — почтальон утверждал, что это она сама его вытолкнула. Его жизнь была застрахована на большую сумму, и она вытолкнула его из окна.
Но она говорила, что он зачем-то полез на окно и выпал, потому что хотел рассмотреть что-то внизу. Но он ведь был очень близорукий и к тому же ничего не чувствовал носом, то есть не ощущал никаких запахов, и был почти глухой. Он настолько плохо видел, что ей приходилось самой вставлять его член себе во влагалище, а влагалище у нее было очень узкое или просто сильно сжатое из-за того, что она долгое время принимала триперидол — это лекарство позже было признано вредным для здоровья, его отменили, но тогда назначали в огромных количествах. Ей оно было нужно, потому что она была не совсем здорова.
Эвелина внезапно начинала плакать безо всякой видимой причины, иногда из-за того, что чувствовала себя очень слабой, а иногда из-за того, что ее друг давно к ней не приходил. Этот друг был существом загадочным — иногда она ощущала его присутствие в шкафу, иногда — под кроватью. Порой он приходил к соседям в комнату наверху, чтобы увидеть ее, но сама она его в эти моменты почему-то не видела. Она говорила, что он, кажется, израильтянин, а у них такие красивые волосы. И еще он очень много работал и был очень занят. Она никак не могла встретиться с ним, это было не так просто, но она все же надеялась, в конце концов, на встречу.
У кого-то из ее соседей на лестнице недавно была свадьба, на каждой площадке у всех дверей были выставлены большие горшки с цветами, правда, цветы были искусственные, из искусно подкрашенных бело-розовых и зеленых тряпочек, но именно эта похожесть на настоящие и была в них самым отталкивающим, и всякий раз, когда Эвелина проходила мимо них, ей казалось, будто она касается рукой какой-то гадости, мерзости.
После смерти мужа — после того, как он выпал из окна, у нее в квартире завелись невидимые арабы, они часто появлялись у нее и воровали то документы, то туфлю с правой ноги, то одну серьгу. Они проникали то через окно, то через дверь, а если все было закрыто, им было достаточно и щелей или дырочки в розетке, от них было невозможно избавиться, они очень беспокоили Эвелину.
Она часто приходила к Пьеру, ей было тоскливо одной дома, а у Пьера постоянно жили какие-то люди, и было весело. Эвелина обходила весь дом, в каждой комнате она находила обрывок материи — и говорила:
— Смотри-ка, это платье моей матери! или же:
— Эту ткань покупала моя мать для обивки мебели.
Маруся ходила за Эвелиной по всему дому и кивала головой. Она была рада ее присутствию хотя бы потому, что с Пьером ей было тяжело, и его присутствие угнетало и вселяло страх, а с Эвелиной Марусе было веселее и легче. Потом они втроем садилась за стол, и Эвелина долго молчала, уставившись в пол. Заметив пятно на своей юбке, она начинала ужасно волноваться и пыталась его счистить.
У Пьера на стене висели фотографии разных красивых девушек, вырезанные им из журналов, среди них была фотография одной манекенщицы с вытянутым носом и нежно опущенными губами, глаза манекенщицы смотрели задумчиво и томно. У нее на голове была офицерская фуражка с красным околышем. Однажды Эвелина долго вглядывалась в эту фотографию, на ее лице то появлялась, то исчезала улыбка. Наконец она вздохнула и сказала, обращаясь к Пьеру:
— Это же фотография испанского короля Хуана Карлоса! Пьер дико захохотал и крикнул:
— Да ты совсем спятила! Что это у тебя в голове все короли!
Эвелина вздохнула и сказала, обращаясь к Марусе:
— Да, вот он всегда так. И в детстве он очень сильно дергал меня за косички, — и вдруг, опустив голову, залилась безутешными слезами.
В это мгновение из своей комнаты вниз спустились Галя с Юлей, они сели за стол подальше от Пьера, видно было, что они его побаиваются. А когда Пьер вдруг, разозленный тем, что Юля засмеялась, положил на стол свои ноги в огромных грязных ботинках неестественной формы, напоминающих ортопедическую обувь, Галя внезапно тоже разрыдалась и, схватив Юлю за руку, выскочила из-за стола. Эвелина продолжала сидеть, глядя непонимающим взглядом на Пьера и на его ноги, потом вдруг резко вскочила и вышла, хлопнув дверью. Пьер остался наедине с Марусей, его ноги по-прежнему лежали на столе, подошвы ботинок касались грязных тарелок и кусков хлеба и сыра. Он задумчиво ковырял в носу. Потом вдруг, взглянув на Марусю, он визгливо захохотал, резко вскочил со стула, бросился к Марусе и запечатлел у нее на лбу злобный колючий поцелуй.
* * *