Пьер собирал на улице все матрасы, которые не были сильно пропитаны мочой и не так воняли. Он складывал их в гараже — если к нему в дом придет сразу много странников (а лучше странниц), то им всем будет, где спать. Одна такая странница, правда, совсем старая, часто приходила к Пьеру, у нее было оплаченное место в доме для престарелых, но ей там не нравилось, она предпочитала бродить по улицам и собирать в сумку разный мусор, а ночевать она приходила к Пьеру. Пьеру она, конечно, была не нужна, поэтому он однажды ночью выгнал ее и больше к себе не пускал. Тогда она отправилась ночевать к его сестре Эвелине, и с тех пор ночевала у нее, в благодарность за ночлег убирая ей квартиру, так продолжалось, пока у Эвелины не случился очередной кризис. Все началось с того, что Эвелина открывала шкаф, а от него отвалилась дверца и загородила ей доступ к кровати. Эвелина никак не могла эту дверцу сдвинуть, она просто не понимала, с какой стороны за нее можно взяться, и поэтому она остаток ночи была вынуждена провести на кресле, в согнутом положении. Наутро она пошла к Пьеру и стала просить его, чтобы он пришел и помог ей, но Пьер собрался только через неделю, когда Эвелину уже забрали в дурдом.
* * *Когда Пьер видел в метро или на улице людей в костюмах и галстуках, он кривился и говорил:
— Дерьмо, ломают комедию! Сидят себе целый день в своих конторах, а потом идут в кафе, жрут и треплются о своей работе!
Пожрать он и сам любил, он считал, что вообще все французы любят пожрать, без этого для них жизнь лишена смысла. Еще французы любят машины, для них машины — это как их детки, они их моют и ласкают, правда, сам Пьер предпочитал ласкать женщин, в трусах или без трусов, это все равно приятно, ни с чем не сравнимое ощущение. Самое прекрасное в мире — это женщина.
Пьер хотел, чтобы у него родилась дочка, мальчик был ему не нужен, хотя, если подумать, то мальчику тоже можно найти применение, вот его хороший знакомый, писатель Габриэль Мацнефф, знает, как надо с ними обращаться. Но Пьер боялся уголовного кодекса и тюрьмы, часто, просыпаясь в шесть утра, он горько плакал, когда слышал шум проходящего мимо поезда.
Однажды он шел по давно заброшенному пути, и, то ли это было на самом деле, то ли Пьеру просто показалось, но этот поезд перевозил заключенных. Пьер видел их всех: несчастные, они были заперты в огромном вагоне, как животные, именно как животные. Пьер ненавидел всех этих правителей, которые издевались над людьми и запирали их в тюрьмы.
Пьер мог бы долго ласкать свою доченьку, потому что предполагаемая мать должна была оставить их и уйти в неизвестном направлении. Пьер не сомневался, что так оно и будет. Но он не знал, как сделать так, чтобы все же заполучить этого ребеночка. Иногда он думал, что можно проникнуть в комнату к какой-нибудь девушке, что жила у него, ночью, когда она будет спать, и он тихонько оплодотворит ее сзади, она даже и не заметит. Но тут были сложности. Например, как сделать так, чтобы член стоял, это было не так-то просто, ведь по заказу этого не сделаешь. Пьер читал про дыхательную гимнастику и иногда после серий глубоких вдохов и кратких выдохов его член вставал, но ненадолго, а ему надо было успеть за этот краткий промежуток времени добежать до комнаты и вставить его сзади в девушку, причем не ошибиться в выборе отверстия, иначе совершится содомия — а Пьер ненавидел этот акт. Так, один его знакомый постоянно содомизировал свою жену, и в конце концов у нее прорвалась перегородка между анальным отверстием и вагиной, и ее госпитализировали.
Пьер старался не думать об этом, он вообще жил настоящим мигом. Его подруга Анна, которой было двадцать лет, никогда не снимала трусов, она была девственница и Пьер напоминал ей ее отца (а может, это только ему казалось). Анна была молодая и здоровая, у нее была приземистая квадратная фигура, но восхитительная нежная кожа и груди как спелые груши.
Маруся тоже один раз видела Анну на Сергиевском подворье на рю де Криме, куда она как-то пришла вместе с Пьером. У Анны было прыщавое лицо и редкие зачесанные назад волосы. Там же Маруся встретила и странницу Марину с ее двумя дочками — они все были в низко повязанных платках и длинных платьях, и в руках у них были мисочки с бесплатным супом. Тощая женщина в очках сидела на ступеньке церковной лестницы и читала какую-то, вероятно, очень умную книгу, об этом говорил весь ее сосредоточенный вид и задумчивый взгляд поверх очков. Маруся почему-то подумала, что это Эмили, про которую ей рассказывала Агаша, секретарша Кати.