— Как так ни к чему? — возмутился Пьер. — А зачем же тогда его создал Господь Бог?
Пьер любил вступать в дискуссии с продавцами, медсестрами и полицейскими. Ассистент ничего ему не ответил и молча ушел.
Марусю подсоединили к капельнице, положили на каталку и повезли на третий этаж, в палату. В палате кроме Маруси находилось еще две женщины — одна лет сорока все время ужасно стонала и рыдала, а другая — огромная толстая старуха с коричневым лицом сидела на кровати и умиротворенно покачивая головой, осматривалась по сторонам. Оказывается, ее уже выписывали, и на следующий день ее место заняла молодая толстая арабская женщина. Всю ночь Маруся не могла спать от стонов и криков женщины, находившейся слева от нее, у окна. Оказалось, что у нее было прободение язвы желудка и одновременно приступ желчекаменной болезни. Ей ничего не помогало, она стонала и плакала, и никто к ней не приходил. Потом пришла молодая плечистая сестра и сказала ей, чтобы она замолчала, так как тут ничем помочь нельзя. Только под утро, когда ей сделали укол морфия, она успокоилась и заснула.
К Марусе же в три часа ночи пришли сестра и врач и запихнули ей через нос пластмассовый желудочный зонд. Этот зонд они подключили к какой-то трубке, которая торчала над головой у Маруси, и по этой трубке побежала какая-то жидкость, то темно-зеленого, то желтого цвета. Маруся с интересом наблюдала за этим, но трубка причиняла ей ужасные мучения, и она думала, долго ли ей придется это терпеть, она даже спросила об этом медсестру, но та только развела руками и сделала такие грустные глаза, что Маруся поняла, что долго. Весь день и всю ночь она лежала с трубкой, причем спать с ней было невозможно, потому что при любом повороте головы или туловища она сразу чувствовалась в желудке или в пищеводе. Днем нужно было вставать и делать свой туалет.
Женщина слева от Маруси, та, что была в тяжелом состоянии, не могла встать и лежала весь день и стонала. К ней даже пришел муж и ее дети, наверное, они думали, что мама уже умирает, у них были очень испуганные лица, и они тихо переговаривались, муж потребовал главного врача, и тот, кажется, успокоил их, сказав, что ее будут оперировать.
Маруся тоже знала, что и ей предстоит операция, завтра или через день. К ней приходил Пьер навестить ее, он был пьяный и веселый. Он принес ей в подарок розовый цветок в горшке и еще пачку розовой же туалетной бумаги, которую он спер, скорее всего, в Центре Помпиду. Все в палате смотрели на Пьера с изумлением, особенно молодая арабская женщина, которая откровенно уставилась на него и даже открыла рот. Пьер улыбнулся ей и завел разговор о том, как он воевал в Алжире и какие там красивые женщины. Арабская женщина мечтательно зажмурилась и сказала:
— Да, там очень красиво… Там горы…
Она была еще молодая — двадцать три года, очень толстая, но все равно очень хорошенькая — у нее были вьющиеся волосы, бледная матовая кожа и большие карие глаза. В воскресенье к ней приходила вся ее семья — муж, отец, мать и ее дочка — ей было года три, тоже очень хорошенькая девочка. Она забиралась на кровать на огромный живот своей матери и сидела там, как на горке. Мать арабской женщины была в длинном платье, похожем на ночную рубашку, волосы у нее на висках были заплетены в косички и выкрашены в рыжий цвет, так что седины не было видно, вокруг глаз у нее была нежно-синяя татуировка и на щеке тоже, на голове была накидка, она все время садилась у изголовья своей дочки и долго с ней целовалась. Отец же был в шапке пирожком, пиджаке и вязаной разноцветной жилетке. Все зубы у него были золотые. Он смотрел на Марусю и улыбался. Маленький и тощий муж арабской женщины тоже садился к ней на кровать и они подолгу обнимались, шептались и целовались. Маруся подумала, что если бы не присутствие на кроватях еще двух незнакомых женщин, то они спокойно могли бы совершить половой акт, а в общем-то и на женщин было наплевать, скорее всего, он просто боялся, что могут зайти врачи или еще кто-то из больничного персонала.
В воскресенье состоялся большой врачебный совет, толпа человек из двадцати в белых халатах ходила из палаты в палату, впереди шел высокий лысый мужик, а за ним бежал маленький в золотых очечках паренек с челочкой, ровно подстриженной на лбу и все ему объяснял. Он делал это так энергично и старательно, что мужик поневоле кивал ему и улыбался. А паренек так и лез вон из кожи, так и старался влезть ему буквально в рот. Вероятно, тот бы его начальником. Когда очередь дошла до Маруси, то начальник снисходительно наклонил голову и спросил: