Денис тоже просил милостыню и даже неплохо этим зарабатывал. Тогда как раз в Париже ударил сильный мороз, какого здесь не было лет десять, и по телевидению выступил известный проповедник аббат Пьер и призвал всех граждан помочь бездомным, которые замерзают на улицах без крова. Воспользовавшись этим, Денис взял огромный рюкзак, кусок картона, написал на нем „Я русский поэт. Мне нечего есть. Помогите!“, повесил его на грудь и отправился к одному из выездов из города, к Порт де Монтрей. Потом Маруся встретила его в Центре Помпиду, на нем была новая куртка на меху, красивая круглая шапочка с вышитыми на ней золотом слонами, а за плечами был рюкзак.
— Я живу в гостинице, — с гордостью сообщил ей Денис, — и вот, видишь, шапочку себе купил, самую модную!
— А на какие шиши? — поинтересовалась Маруся, ибо она знала, что у Дениса недавно не было денег даже на еду.
— А вот! — Денис снял с плеч рюкзак, открыл его и Маруся увидела, что он до половины заполнен десятифранковыми монетами — набрал! Подают очень хорошо, по телевидению у них постоянно идут сообщения о том, сколько бездомных замерзло, а они же, ты понимаешь, народ гуманный! Я даже недавно открыл себе счет в банке.
Денис громко торжествующе заржал, и на его смех обернулись посетители библиотеки, мирно сидевшие за столами. Маруся в душе ему позавидовала — ведь она бы тоже могла переехать в гостиницу!
Правда, это продолжалось недолго — уже через неделю Денис вновь объявился в доме у Пьера, такой же грязный и голодный, и даже шапочки со слонами у него не было — он продал ее, чтобы купить себе сигарет.
Маруся иногда ходила в РСХД, и там рылась в больших картонных коробках, куда складывалась одежда, пожертвованная богатыми прихожанами для бедных. Там можно было найти одеяния самых диковинных расцветок и фасонов, причем в РСХД попадали только остатки, потому что одежда проходила через несколько ступеней отбора: сперва та, что только что принесли прихожане, рассортировывалась, и люди, работавшие на сортировке, отбирали себе то, что получше, потом еще несколько раз ее перекладывали с места на место, при этом опять происходил отбор, и только потом то, что осталось, отвозили в церковь. Приблизительно раз в три месяца из Парижа в Москву или в Петербург отправляли огромные грузовики с одеждой и медикаментами, это все предназначалось для бедных русских, но вряд ли доходило по назначению, потому что в Петербурге уже образовалось много магазинчиков, где торговали на вес подержанной одеждой, Маруся подозревала, что это была та самая одежда.
Пьер тоже часто ходил в РСХД, и ему там позволяли выбирать из самых лучших коробок. Он находил себе там брюки, рубашки, и даже ботинки, хотя ботинки найти было трудно, особенно хорошие. В основном он выбирал брюки и рубашки зеленого цвета, это был его любимый цвет. Однажды нашел себе очень хорошие сапожки, кожаные, коричневого цвета, на толстой подошве, по форме напоминающие ортопедическую обувь, он все время ходил в них, носок он не носил, а посыпал себе ноги тальком, потому что считал, что так гораздо лучше и полезнее для здоровья.
* * *Когда Пьера спрашивали, что значит „его тип“, он не мог ничего объяснить, только вытаращивал черные глаза и взволнованно бегал по комнате. „Ну, это значит, что она меня привлекает. Ты понимаешь, что такое — привлекает?“ То есть это включало в себя нечто непонятное и
таинственное, хотя Ивонна считала, что на самом деле, все гораздо проще: когда Пьеру хотелось посношаться — это был его тип, а когда его посылали подальше — то сразу становился не его.
Жена прожила с ним недолго — всего два с половиной месяца и однажды ночью убежала от него на улицу в халате и домашних тапочках, прихватив с собой дочку. Она оставила все свои вещи в доме у Пьера и наотрез отказалась вернуться туда хоть на одну минуту. Еще неделю она жила у знакомых, а потом уехала в Ленинград. У себя дома она долго не могла опомниться, и соседи отпаивали ее валерьянкой, она не могла спать без снотворного, и даже через два года, не любила вспоминать об этом периоде своей жизни.