Она будет петь на сцене! И прожектора будут светить из темного зала! И мелькать вспышки фотоаппаратов. Пускай это всего лишь сцена местного клуба. Пускай остальные исполнители годятся ей в дети, а то и во внуки. Она будет петь на сцене! И Вероника согласилась.
Окрыленная она выскочила на улицу. От нежданно радости, от счастья переполнявшего ее, она совершила безумный поступок: зашла в самый дорогой бутик и купила себе сиреневое платье. Вечернее, сиреневое платье за 700 шекелей! Это она-то, которая последние пять лет не покупала ничего дороже 50 шекелей и ярче серого цвета. Бирку она не сорвала и дома ничего не сказала про покупку. Надеялась, что разум вернется, и она сдаст платье обратно в магазин. Но не тут-то было. Она плохо спала, была невнимательна на работе, и сейчас сидя в автобусе, точно поняла, что об отказе от платья не может быть и речи. Напротив, она немедленно идет покупать к нему сиреневые туфли на тонком каблуке, на шпильке – символе скрытой сексуальности.
Вероника вышла из автобуса и смело направилась в сторону торгового центра.
Она обошла несколько магазинов, но там не продавали элегантную обувь. Немного уставшая, но все еще верящая в свою звезду, она смело зашла в магазин модной обуви. Молодая симпатичная продавщица смерила ее оценивающим взглядом и процедила сквозь зубы:
– Я думаю, вам здесь ничего не подойдет. Вы ошиблись дверью, мамаша. – И обращаясь к своей напарнице, прошептала. – Посмотри только на нее! Ну, полный отстой!
«Хамка! – подумала Вероника, – молодая, красивая и такая злая! Ну, ничего, мне еще повезет.»
В следующем магазине продавщица была более вежливая и добросовестная. Терпеливо выслушав историю про сиреневое платье, она удалилась в складское помещение. Долго отсутствовала, но вернулась с коробкой. Прекрасные сиреневые туфли – немного не тот оттенок, не очень высокий каблук, но других нет. Вероника примерила. Туфли нестерпимо жали.
– Пойду, поищу туфли большего размера, – утешила девица и опять надолго скрылась.
– Вам повезло, ваш размер, всего одна пара, знаете сиреневый не очень ходовой цвет, мы редко его заказываем, – продавщица поставила коробку на скамеечку перед Вероникой и открыла ее. Так лежали сиреневые туфли, обе на левую ногу.
– Как же так, – растерялась Вероника, – как я смогу в них выступать на сцене?
– Сколько работаю, такого не припомню, – еле сдерживая смех, сказала продавщица. Она смотрела на растерянную Веронику, явно предвкушая, как будет рассказывать об этой забавной тетке своим подружкам.
Вероника вышла на улицу и пошла домой. Ее выступление на сцене, которое только час назад казалось таким замечательным и достойным, теперь представилось глупой и нелепой затеей. Вероника вспомнила, что мама любит говорить: «Есть смешной, а есть смешон!»
– Мой поступок смешон, смешон, смешон, – повторяла она про себя в такт шагам она.
А дома как всегда пахло мятой и валерианой. Анатолий стоял у стола, как у стойки бара, и смешивал коктейль: сок свеклы, моркови и сельдерея в равных пропорциях.
– Викочка, что же ты так задержалась, я уже начал волноваться, – поприветствовал он жену.
–А мама уже прилегла. Решили сегодня без снотворного обойтись. Обвернула голову капустным листом, а в носки насыпала мяты. Давление 140 на 90. Сахар 130.
«Если волнуешься, позвони на мобильный, – раздраженно подумала Вика, – нет, не позвонишь. Дорого! Можно и подождать. Авось сама придет».
Она оглядела кухню: укрытую подушкой кастрюльку с картошкой, чтоб не надо было разогревать и лишний раз включать газ, термос с кипятком – включить электрочайник – это, вообще, кошмар. Поношенные брюки мужа, застиранную рубашку.
– Анатолий, я должна тебе во всем признаться, – услышала она чужой, холодный голос, и удивилась тому, что эти слова говорит она.
– Анатолий, я купила для концерта вечернее платье! Сиреневого цвета! За семьсот шекелей!
Она рывком вытащила платье из пакета, бросила на диван и поправила бирку, чтобы Толик разглядел страшную цифру.
Муж удивленно смотрел на Веронику и молчал.
«Зря я так, – подумала Вероника, – теперь у него поднимется давление, заболит сердце».
Она взглянула на платье, как бы ища поддержки. Так смотрят на соучастника преступления. Но платье было безучастно к раскаяниям Вероники, наоборот, оно нагло выделялось ярким пятном на фоне выцветшей обивки дивана, подчеркивая, что оно здесь по глупому недоразумению.