Я смотрела ей вслед и поняла вдруг, что она и есть тот самый «праведник, без которого, по пословице, не стоит село.Ни город. Ни вся земля наша». А.Солженицын «Матренин двор».
Гиюр – Принятие иудаизма для неевреев по рождению.
Хупа – религиозный свадебный обряд.
Война
«Люди поняли, как ужасна война.
Хорошо, что мы всегда будем жить в мире»
Из моего школьного сочинения в 5 классе.
Почему-то плохие вести настигают меня всегда на работе. Именно в солнечный веселый день, когда финансовые дела идут в гору, и на горизонте брезжит мираж успеха. Так было в день взрыва в Хайфе проклятого 37 автобуса. Так случилось и 12 июля.
Всю дорогу в машине играл магнитофон. Я вместе с Лаймой Вайкуле пела о любви. Потом на фирме оформляла заказ. На редкость хороший.
– Как дела, Наталья – спросил вышедший из кабинета менеджер.
– Отлично, – ответила я единственно возможным в нашей фирме ответом. И традиционно подарила ему американскую улыбку. Менеджер посмотрел на меня, как смотрят на психически неполноценных, с удивлением и жалостью. Хотел что-то сказать, но передумал. Ушел в кабинет.
– Завидует, -подумала я. – Мужчинам не нравится успех женщин.
Через несколько минут позвонил мобильный. Высветился номер старшего
сына-солдата . В такое время он обычно не звонит. Соскучился?
– Мама, у меня все хорошо, – быстро проговорил сын. В трубке слышались шум и разговоры.
– Отлично, – ответила я.
После паузы сын спросил:
– Ты что, ничего не знаешь? Война с Ливаном. Есть убитые, бомбят Север.
Я ошарашенно молчала. Надо было что-то сказать. Что?
– Мама, я больше говорить не могу. Слушай радио, – прокричал сын, и связь оборвалась.
Война с Ливаном. Где-то я уже об этом читала. Да, точно, была такая война. Но почему он говорит мне об этом сейчас? Послышалось? Не так поняла?
Прислушалась к разговору секретарш. Иврит – враг мой. Восемь убитых или раненных? И еще двое. Непонятно, что с ними.
Первая мысль: отменять или нет презентацию, намеченную на завтра? О чем думаю? Как стыдно. В эту минуту надо думать о судьбе Родины. Но в голову лезет совсем другое.
Бомбить нас начали только через три дня. Утром я поливала цветы на балконе. С завистью смотрела на соседний дом. Там строители разбирали ремонтные леса.
– Надо же, ремонт начали позже, чем в нашем доме, а закончили раньше. Всегда нам невезет.
Железные балки от лесов с грохотом падали на землю. Бух, бух.
– Скорей бы уже закончился этот бардак, – подумала я. И вдруг услышала удары совсем неадекватной силы. На землю свалилось что-то тяжелое и огромное.
– Да что они, обалдели? – Испугалась я. И потом поняла: обалдели, но не они. Через несколько минут завыла сирена. Проснулся младший сын.
– Ну и «ЭКШЭН», – с восторгом воскликнул он и пошел умываться, демонстрируя свое спокойствие. В его 17 лет запах пороха пробуждал древний инкстингт мужчины– воина.
Я выглянула на лестничную площадку. Там билась в слезах соседка-арабка.
– Сейчас принесу тебе воды и валокордин! – сказала я наполовину на иврите, наполовину на русском. Соседка от страха все равно ничего не понимала. Трясущимися руками начала капать валокордин и залюбовалась собой: интернациональная любовь, проявленная в опасную минуту. О чем я опять думаю?!
Надо срочно ехать к родителям.
– Шурик! – закричала я – Быстро собирайся, едем к бабушке.
– А что, там безопаснее? – удивился сын.
– Причем здесь безопасность, бабушка в истерике.
– Это потому, что первый раз, потом привыкнет, – философски заметил он и оказался прав. Всю дорогу он пытался меня отвлечь
– Насралла, наверное, большой любитель футбола. Подождал, когда закончится чемпионат и начал войну.
Мы на такси примчались на улицу Мория, к родителям. Бабушка сидела под лестницей на белом пластмассовом стуле. В руках она держала сумку, набитую документами.
– Мама, шансов, что в сумку попадет ракета, намного меньше, чем тех, что ты ее потеряешь, бегая при каждой сирене на лестничную площадку.
– Ты ничего не понимаешь, – ответила она. – В ней наши с папой дипломы, удостоверения доцентов, книжки члена творческих союзов, печатные труды. Их потом не восстановишь.
В сумочке лежало документальное подтверждение всей жизни.
– Она права, – подумала я. – В опасную минуту это надо держать в руках.
Соседи объяснили, что помещение, которое мы всегда принимали за кладовку, на самом деле является комнатой безопасности, то есть бомбоубежищем. И мы начали в ней коротать свои дни.
Пахло пылью и сыростью. Периодически раздавались глухие удары. С каждым ударом из сознания вышибалась очередная иллюзия о не зря прожитых трудных эмигранских 15 годах, о возможностях дать детям хороший фундамент для начала самостоятельной жизни, о создании достойных условий родителям.