— И Малиса тебе позволила узнать это?
Вера тихо рассмеялась, ее тело дрожало от усталости.
— Малисе не было дела до Генрика. Ее расстроило то, что было дальше.
* * *
Мир изменился. Рынок пропал. Юный Генрик и Бенетта пропали. Появилась тесная комната с негромкими криками ребенка из колыбели.
Бенетта подняла ребенка к своей груди. Повитуха поздравляла с крепкой девочкой. Слезы мерцали в глазах Бенетты, пока она смотрела на своего ребенка впервые.
— Я сообщу Генрику, — сказала повитуха. — Он будет рад.
— Лучше бы ему радоваться, — пробормотала Бенетта.
Она погладила пальцем маленькое личико, поиграла с маленькими пальчиками. Она глядела на свою дочь, как на маленькое чудо.
— Как вы ее назовете?
Бенетта радостно вздохнула.
— Селма.
— Идеально.
Как только Бенетта осталась одна, свечи погасли, и комната погрузилась во тьму. Бенетта не вскрикнула, когда из воздуха появилась фигура.
— Здравствуй, сестра, — сказала Бенетта. — Пришла поздравить?
Малиса сияла золотом Домары. Она легко переместилась сюда. На ее лице было отвращение.
— Это долго длилось, Бенни. Одно дело развлекаться с человеком. Другое дело — становиться его племенной кобылой.
— Знаю, тебе сложно поверить, Лиса, но я этого хочу. Я люблю Генрика. Я люблю нашу дочь. Это не как дома. Мы не обязаны жить так, как было в Домаре.
— Нам суждено править, — прошипела Малиса. — Не создавать этих отродий. Ты подумала, что будет, если ты передашь магию роду?
Бенетта улыбнулась и поцеловала головку дочери.
— Тогда мы начнем академию, в которой нам отказывали.
Малиса в ужасе посмотрела на нее.
— Я думала, ты — моя сестра.
— Так и есть, Лиса. Почему ты не можешь принять, что это хорошо?
— Как ты можешь не видеть, что это ниже тебя?
— Я не хочу править. Ты правишь. А у меня будет семья.
— И что? — Малиса выпрямилась. — Ты отвернешься от своей семьи?
— Я отвернусь только от твоего всепоглощающего контроля. Ты не лучше отца, если пытаешься навязать мне свой способ жизни.
Малиса отпрянула на шаг в ужасе. А потом пропала во тьме с хлопком.
— Я не видела ее после этого много лет, — прошептала Вера. — Я должна была переживать больше. Но я была занята новой семьей и новой жизнью. Я не видела, чем она становилась. Как она получила свой титул… богини разрушения.
3
Разрушительница
— Бенетта, скорее, — крикнул Генрик, врываясь в их дом.
Она вскочила на ноги раньше, чем он добрался до нее. Она восхищалась сединой в его волосах, хоть сама выглядела юно.
— Что такое, любимый?
— Твоя сестра.
Она застыла.
— Где она?
— В лесу. У старой хижины.
— Что я там увижу?
— То, от чего я хотел бы тебя оградить, — Генрик поцеловал ее в лоб. — Но только ты можешь ее остановить.
— Позаботься о детях и немедленно отправь весть Селме.
Генрик скривился.
— Думаешь, необходимо предупреждать нашу дочь?
— Селма первый наш ребенок, и она сильнее всех в моей магии. Я обучила ее лучше всего. Она теперь учит других. Будет лучше ей быть готовой…
Она ничего не сказала дальше, но Сирена видела, что она пыталась подготовить мужа к худшему.
— Я быстро, — пообещала Бенетта. Звучало как ложь.
Бенетта полезла в карман, вытащила золотую монету. Ту же монету, которую Сирена держала, там было лицо женщины и вырезанный девиз на краю. Монету дала Сирене Малиса, пока она была во сне, вызванном лихорадкой магии крови. Этой монетой Малиса пыталась переменить Сирену.
Глаза Сирены были огромными, она посмотрела на Веру, так просто кивнула. Бенетта повернула монету, и открылся портал.
— Ты все время знала, — прошипела Сирена.
Вера скривилась.
— Прости, Сирена. Тебе нужно было узнать самой.
— Ты сказала, что монету никогда раньше не использовали, — возмутилась она.
— Так сказала Матильда, — прошептала Вера. — Она не знала.
— Ты соврала и ей? Она твоя…
— Сестра — близнец? — Вера вздохнула. — Продолжим историю.
Сирена покачала головой и смотрела, как Бенетта вышла из портала на тропу в снегу, залитую яркой кровью. Сцена была жуткой. Воплощением жестокости. Люди лежали на тропе. Чистая бойня. Их глотки были перерезанными, кишки торчали из рассеченных животов. Тела были порублены на куски. Она такое никогда не видела, и хоть это произошло больше двух тысяч лет назад, ее все равно тошнило от вида.