Если Доминик не собирался трахать ее до тех пор, пока у нее на пальце не появится кольцо, она собиралась заставить его хорошенько заплатить.
Услышав очередной стук, Мария взяла в руки свой маленький клатч со стразами, который подходил к длинному зажиму со стразами в ее светлых волосах, который удерживал правую часть ее мягко завитых волос за плечом. Щелкнув по полу туфлями на шпильках, она открыла дверь.
— Дорогая, — расширенные ореховые глаза Доминика медленно скользнули по ее телу, — Боже. — Прочистив горло, он вынужден был вытереть лоб. — Я, кажется, просил тебя надеть белое.
— Тебе не нравится? — спросила она с улыбкой.
— Нет, ты же знаешь, что нравится, принцесса. — Доминик с трудом выговаривал слова. — Но в этом-то и проблема.
Облизав нижнюю губу, она бросила на него горячий взгляд.
— Ну, я подумала, что мы можем обойтись без белого цвета.
Поняв, что она имеет в виду, Доминик поднял её личико вверх, как он любил делать это пальцем. Было очевидно, что ему нравится, как она уложила волосы, ведь перед ним открывался вид на ее длинную шею.
Наклонившись, он хрипло прошептал ей в открытое ухо:
— В следующий раз, когда я попрошу тебя надеть одежду определенного цвета, принцесса... сделай это.
— Или что? — спросила она, приподняв бровь.
Поцеловав ее в шею, он пообещал:
— Если у тебя хватит смелости сделать это, когда мы поженимся, ты все узнаешь.
Внезапно мысль о браке стала не такой уж и ба...
Мария внутренне отмахнулась от этой мысли.
— Ты всегда можешь сделать мне приквел... —
Застонав, он вынужден был отстраниться, еще раз поцеловав ее в шею.
— Я бы сделал это, но тогда мы опоздаем к тому, что я запланировал.
Мария взяла его за руку, переплетая его пальцы в своих, пытаясь притянуть его ближе и к себе. — Или мы можем пропустить твои планы и перейти к моим?
Его насыщенные лесные глаза на мгновение засверкали, когда он наклонился и легчайшим поцелуем коснулся ее полных губ, стараясь не размазать блеск по губам.
—Ни за что, принцесса. — Он улыбнулся, показав ей свои ямочки, прежде чем взять ее за руку и потащить в противоположном направлении.
Внутренне вскрикнув, Мария, к своему несчастью, стала идти рядом с ним.
Глядя на великолепного мужчину, который умолял ее трахнуть, можно было придумать только одно объяснение...
Доминик был чертовски святым.
На этот раз, проходя через отель-казино, они не пытались скрыть, что держат друг друга за руки. Они демонстрировали свои чувства друг другу не только перед камерами, но и всем окружающим. Когда они шли, люди расступались, давая им возможность с благоговением или завистью смотреть на великолепную пару, которая выглядела прямо как из фильма о Джеймсе Бонде. Однако это не было стереотипным фильмом о Бонде, так как выглядело так, будто девушка Бонда либо бросила, либо убила Джеймса ради плохого парня из фильма.
Доминик не был одет по моде Карузо, что сделало бы его более похожим на Джеймса Бонда; он сохранил свой фирменный стиль с кожаной курткой. Единственным отличием сегодняшнего вечера были темные дорогие джинсы и коричневые замшевые ботинки, которые Мария никогда не видела на нем.
Выйдя из отеля, Доминик припарковал свой "Мустанг" прямо у входа. Он отъехал и, мигнув фарами, открыл дверь со стороны пассажира, чтобы она могла сесть.
Мустанг Доминика был припаркован прямо у входа. Он отпер машину и, мигнув фарами, открыл дверь со стороны пассажира, чтобы она могла сесть.
Мария ловко скользнула на кожаные сиденья, выглядя на миллион долларов, и было видно, что Доминик залюбовался этим зрелищем.
Некоторые мужчины не позволили бы своим женщинам выйти из дома в том, во что была одета Мария, но Доминик был не из таких. Мужчины могли смотреть на нее, но на Марию всегда будут смотреть мужчины, даже если на ней будет коричневый бумажный мешок, и она будет на его руке, а не на их.
Захлопнув дверь после очередного взгляда на ее блестящие загорелые ноги, Дом сел за руль и быстро поехал.
Черт возьми, Мария обожала этот жгучий, земляной запах, который окутывал ее каждый раз, когда она оказывалась в его машине. Эта машина и его спальня были единственными местами, которые усиливали его легкий аромат, которым она никогда не могла насытиться.