В его каюте Доминика встретила Джошуа Диммока, громогласно расхваливавшего достоинства своих щепок от виселицы. Он втайне надеялся, что с их помощью дон Мануэль протянет по крайней мере до той минуты, когда его высадят на сушу.
Дон Мануэль устало взглянул на дочь.
— Неужели здесь нет никого, кто избавил бы меня от этого идиота? — спросил он.
Джошуа попытался прибегнуть к уговорам:
— Взгляните, сеньор, они у меня зашиты в мешочек. Я купил их у одного святого человека, сведущего в этих делах. Если бы вы надели их на шею, я мог бы поручиться, что вам станет легче.
— Бартоломео, открой пошире дверь, — приказал дон Мануэль. — А теперь, малый, уходи отсюда!
— Достопочтенный сеньор…
Бартоломео с поклонами отступил от открытой двери. В ушах Доминики раздался голос, который, как ей казалось, вобрал в себя весь солнечный свет и соленый ветер этих чудесных дней, проведенных на море:
— В чем дело?
На пороге стоял сэр Николас.
Дон Мануэль приподнялся на локте.
— Сеньор, как вы вовремя! Избавьте меня от своего слуги с его мерзкими щепками от виселицы!
Бовалле быстро вошел, взглянул на Джошуа, с обиженным видом стоявшего возле койки, и, схватив его за шиворот, вышвырнул из каюты. Затем он ногой захлопнул дверь и взглянул на дона Мануэля:
— Могу я что-нибудь еще сделать для вас, сеньор? Вам стоит только сказать.
Дон Мануэль откинулся на подушки и усмехнулся:
— Вы скоры на расправу, сеньор.
— Но, с вашего позволения, перейдем к делу. Я зашел узнать, как вы себя сегодня чувствуете. Вас еще мучает лихорадка?
— Немного.
Дон Мануэль предостерегающе нахмурился, и Бовалле повернул голову, чтобы узнать, что послужило тому причиной. Доминика с чопорным видом застыла у стола.
Просто невозможно никуда зайти, чтобы не столкнуться с этим ужасным человеком! Единственное безопасное место — собственная каюта. Она величественно проследовала к дверям. Бартоломео кинулся открывать, но его отстранила небрежная рука. Сэр Николас широко распахнул дверь, и Доминика поспешно вышла.
— Ты можешь идти, Бартоломео, — сказал дон Мануэль. Он лежал, наблюдая за Бовалле, затем издал сдавленный вздох. Этот красивый человек с пружинящим шагом и живыми манерами казался больному сеньору воплощением жизни и здоровья.
Бовалле подошел к койке, придвинул скамеечку и сел на нее.
— Сеньор, вы хотите поговорить со мной?
— Да, хочу. — Дон Мануэль комкал покрывавшую его простыню. — Сеньор, с того самого дня, как мы взошли на это судно, вы ни разу не заговорили о том, как мы его покинем.
Брови Бовалле удивленно поднялись.
— Сеньор, я полагал, что высказался совершенно ясно. Я высажу вас на северном побережье Испании.
Дон Мануэль попытался что-нибудь прочесть на его лице. Синие глаза смотрели открыто, рот под элегантными усиками был твердым и насмешливым. Если у Бовалле имелись секреты, то он хорошо скрывал их, так как вид у него был искренний.
— Следует ли мне понимать вас так, сеньор, что вы говорите это серьезно? — спросил дон Мануэль.
— Клянусь вам, я никогда не был более серьезен. Но почему столько волнений вокруг такого простого дела?
— Значит, зайти в испанский порт такое простое дело, сеньор?
— По правде говоря, сеньор, ваши соотечественники пока еще не изобрели способ захватить Ника Бовалле. Да пошлет им Господь больше хитрости!
— Сеньор, — печально произнес дон Мануэль, — вы враг, и опасный враг, моей страны, но, поверьте, мне будет жаль, если вас схватят.
— Тысяча благодарностей, сеньор. Но вам, разумеется, не придется это увидеть. Я был рожден в счастливый час.
— Сеньор, с меня достаточно предзнаменований и пророчеств вашего слуги. Возьму на себя смелость сказать, что, если вы высадите нас в Испании, вы подвергнете свою жизнь опасности. А во имя чего? Это безумие! Я не нахожу этому другого названия.
Под черными усами блеснули ослепительно белые зубы.
— Назовите это образом действий Бовалле.
Дон Мануэль молча лежал, глядя на человека, пленником и гостем которого являлся. Через минуту испанец заговорил снова:
— Вы странный человек, сеньор. Годами я слышал дикие истории о вас и верил, пожалуй, лишь одной четверти. Вы вынуждаете меня прислушаться к самым диким из них. — Он замолчал, но Бовалле только улыбнулся в ответ. — Если вы в самом деле говорите искренне, то я вам бесконечно признателен. Однако вас может постичь неудача в таком отчаянном предприятии.