Даже тех, кто признал Иисуса Христом, то есть Помазанником Божьим, неприкрытое упоминание обстоятельств его казни вводило в дрожь. Назвавшиеся христианами не хуже остальных людей того времени представляли себе ужасы распятия. Они считали, что «призваны чрез униженное и исполненное укоризны таинство креста» [22]. Так писал Иустин, крупнейший христианский апологет своего времени, спустя полтора века после Рождества Христова. О том, чтобы изображать такой ужас, как истязание Сына Бога Всевышнего, и речи не шло. Порой переписчики Евангелия помещали над греческим словом, обозначающим крест, схематичные пиктограммы, символизирующие распятого Христа; дальше этого не шёл никто, кроме безбожных заклинателей и насмешников. Впрочем, обитатели римского мира не видели в таких парадоксах ничего чересчур поразительного. Непостижимое должно было оставаться для людей тайной для их же блага; узревший сияние богов собственными глазами ослеп бы от его яркости. Зрелище казни Сына Бога Всевышнего никого, однако, не ослепило; и всё же христиане, благочестиво осеняя себя крестным знамением, благоговейно вслушиваясь в евангельские слова о страданиях Спасителя, кажется, были ещё не готовы лицезреть их наглядные изображения.
Лишь спустя столетия после смерти Иисуса – когда поразительным образом уже и цезари признали в нём Христа – изображать его казнь стало считаться приемлемым. К 400 г. н. э. крест перестал восприниматься как нечто постыдное. Проводить саму казнь десятилетиями ранее запретил Константин, первый римский император-христианин; наконец, римский народ увидел в распятии символ триумфа над грехом и смертью. Вырезая изображение распятия из слоновой кости, мастер мог изобразить Иисуса в набедренной повязке античного атлета, мускулистым, словно одного из языческих богов. А когда в западной части империи под натиском захватчиков-варваров власть цезарей стала ослабевать, на востоке, остававшемся оплотом римлян, крест придавал осаждённым веру в то, что победа в конце концов будет за ними. Страсти Христовы служили прежде всего напоминанием о победе Христа над злом. Именно поэтому даже на кресте он никогда не изображался страдающим от боли. Лик его выражал безмятежность. Это был лик Господа Вселенной.
Так и вышло, что в империи, жители которой никогда не переставали считать себя римлянами (хоть сегодня их и называют византийцами), мёртвое тело превратилось в символ величия. На латинском Западе спустя более чем тысячу лет после рождения Христа всё больше и больше христиан не только не отворачивались от изображений распятия, но жаждали лицезреть ужасную казнь собственными глазами. «Отчего, о душа моя, не было там тебя? Отчего меч острейшей боли не пронзил тебя, не способную смотреть, как копьём ранят рёбра Спасителя твоего, не желающую видеть, как гвоздями оскверняют руки и ноги Творца твоего?» [23] Эта молитва, написанная около 1070 г., обращена не только к Богу, царствующему во славе на небесах, но и к осуждённому, которым был Он в момент унизительной смерти. Её автор, выдающийся богослов из Северной Италии по имени Ансельм, был представителем знати: он вёл переписку с княгинями и общался с королями. Таков был авторитет князей Церкви, экклесии, то есть «собрания», христиан. Ансельм был человеком благородным, талантливым и знаменитым. Он пользовался своим влиянием, трудясь на благо христианского мира, но высокое положение тяготило и пугало его. Узнав, что ему предстоит руководить Католической церковью в Англии, он до того расстроился, что из носа у него хлынула кровь. «Его же само слово „собственность“ привело в ужас…» [24] Увидев загнанного в угол зайца, он разрыдался и повелел отпустить перепуганное животное. Как бы высоко ни возносился Ансельм в мире, он помнил, что его Спаситель искупил грехи его, будучи унижен, наг и гоним. В своей молитве распятому Христу, которую переписывали и читали по всему латинскому Западу, Ансельм провозгласил нечто новое и судьбоносное, новое понимание христианского Бога, в центре которого было не Его торжество, а Его человеческое страдание.
«Это оплакивание – внезапное, шокирующее свидетельство перелома…» [25] Средневековые мастера изображали Иисуса искалеченным, окровавленным, умирающим. Перед нами распятый, которого узнали бы его палачи: уже не безмятежный и торжествующий, но охваченный агонией, как любой замученный раб. Но то, на что древние смотрели со смесью отвращения и презрения, у средневековых людей вызывало совсем иные чувства. Видя перед собой распятого Господа, гвозди, пронзившие сухожилия и кости ног, руки, вытянутые столь сильно, будто их оторвали от тела, голову в терновом венце, упавшую на грудь, мужчины и женщины чувствовали не презрение, но сострадание, жалость и страх. Многие христиане средневековой Европы воспринимали страдания Господа своего как отражение собственных. Ведь по-прежнему богатые попирали бедных, только вместо крестов на холмах стояли виселицы. Сама Церковь, во многом благодаря усилиям таких людей, как Ансельм, предъявила права на древнее наследие Рима – и сумела их подтвердить. И всё же, несмотря на всё это, кое-что изменилось принципиально. Ансельм перечисляет христианские добродетели: «…терпение в мучениях <…>, ударившему по щеке подставлять другую, молиться за врагов своих, любить ненавидящих…» [26] В основе этого списка – слова самого Иисуса. А значит, ни один христианин, даже самый грубый и бесчувственный, не мог поступать иначе, не чувствуя укоров совести. Вспоминая о Сыне Божьем, рождённом Девой, приговорённом к рабской смерти, не признанном судьями и казнённом, даже самые надменные властители начинали колебаться. Через это осознание, без которого невозможно представить средневековое христианство, в сердца их закрадывалась смутная, но страшная мысль о том, что Бог ближе к слабым, чем к могучим, к бедным, чем к богатым. Каждый нищий, каждый преступник мог оказаться Христом. «Так будут последние первыми, и первые последними…» [27]
22
Мученик Иустин Философ. Разговор с Трифоном Иудеем, 131. Пер. П. Преображенского. Цит. по: Сочинения святаго Иустина, философа и мученика. М., 1891.
23
Ансельм Кентерберийский. Молитва Христу (молитва 20), 42–44. Пер. с лат. К. С. Истомина по изданию: Patrologiae cursus completus. Series Latina. T. CLVIII. Lutetiae, apud J. P. Migne, 1853.
24
Эадмер Кентерберийский. Житие Св. Ансельма, 1.33. Здесь и далее пер. с лат. К. С. Истомина. Оригинал: Ibid.
25
См.: Fulton, Racheclass="underline" From Judgment to Passion: Devotion to Christ and the Virgin Mary, 800–1200 (New York, 2002) – p. 144.