Матео вели через дом господина, но после того как он побывал во дворце Элоя, эти помещения уже не казались ему столь роскошными, как раньше. Тем не менее они все еще восхищали юношу.
— Учитель, а почему господин использует свечи и факелы, а не осветительные приборы, как это делает бог Элой? — поинтересовался Матео.
Сервантес остановился и посмотрел на него.
— В будущем постарайся держать подобные вопросы при себе, — прорычал он, а затем продолжил свой путь к покоям Рамы.
Несмотря на то, что вопрос казался ему вполне невинным, Матео не стал настаивать.
— Прошу прощения, учитель.
Сервантес ничего не ответил. Когда они остановились возле дубовой двери, он посмотрел на Матео:
— Ты принадлежишь доминусу, не забывай об этом.
— Конечно, учитель. — Матео согласно кивнул, прекрасно понимая значение этих слов.
Сервантес постучал в дверь, и когда Рама пригласил его, открыл ее, отступая в сторону.
— Щенок прибыл, господин, — объявил он и жестом велел Матео войти.
Матео вовсе не нравились прозвища, применяемые по отношению к нему с тех пор, как он был похищен, но понимал, что лучше держать недовольство при себе, а лучше и вовсе не подавать виду, что это хоть как-то задевает его. Если он возразит, то это породит еще более уничижительное отношение к нему. Он вошел в покои и смиренно встал, ожидая дальнейших распоряжений.
— Оставь нас, — приказал Рама, пожирая Матео взглядом.
Сервантес повиновался, закрывая за собой дверь.
— Иди сюда, мальчик, — сказал Рама и похлопал рукой по кровати.
Матео подошел и сел возле него.
— Ближе, — скомандовал Рама.
Матео придвинулся ближе. Будучи недовольным такой робостью, Рама схватил Матео за плечо и притянул к себе, пока тот не рухнул на кровать. После крепко прижал Матео к себе.
— Вот так-то лучше, — ухмыльнулся Рама, изучая взглядом стройное тело юноши. Он скользнул рукой по груди Матео, и его пальцы остановились на его сосках. — Каково тебе было, когда бог Элой вдалбливал в тебя свой член и вливал свое семя?
Складывалось впечатление, что ответ на этот вопрос интересовал каждого. Но все они хотели услышать ложь, и Матео давал им это.
— Это было крайне приятно, господин. Я словно все еще чувствую его внутри себя.
Последняя часть сказанного была правдой. Он все еще ощущал член Элоя в себе, и это призрачное чувство не покидало его. Обжигающий жар семени Элоя прочно отпечатался в его памяти, как и боль от его проникновений.
Рама зарычал, не скрывая похоти ни в голосе, ни во взгляде.
— О да, поместить свой член туда, где побывал член бога, это великая честь. — Он сорвал набедренную повязку с талии Матео, высвобождая его гениталии. — Он прикасался к тебе здесь? — поинтересовался он, лаская член юноши.
Матео сдерживал себя, чтобы не отпрянуть от прикосновений доминуса, как бы отвратительны они ни были. Живот еще плотнее прижался к его боку, когда Рама начал тереться членом о Матео.
— Да, господин, — ответил Матео. Он вспомнил о том, как приятны были касания Элоя к его самой чувствительной части тела. Насколько приятно было ощущать, как он ласкает его соски. Теперь же Рама возился с ними, но эффект был совсем не тот. Если прикосновения Элоя побуждали кровь прихлынуть к члену Матео, прикосновения Рамы действовали полностью противоположно.
Рама снова завыл от похоти, а затем взял сосок Матео в рот. Он посасывал и покусывал крошечный комочек плоти, размышляя о том, какое удовольствие получал от этого Элой, ведь у юноши было просто восхитительные соски. Он продолжал гладить член Матео, но через несколько минут прервал свои ласки и посмотрел на юношу.
— Почему твой член не твердый? — спросил он.
Брови Матео взлетели вверх от неожиданности вопроса, на который у него не было подходящего ответа, что не оскорбил бы Раму. Из более-менее подходящего на ум пришло лишь одно.
— Мое тело слишком измотано, господин. Слишком изнурительные тренировки, да и раны еще болят. Прошу простить, что не смогу угодить вам.
Правда же заключалась в том, что Рама вызывал отвращение у юноши, и его прикосновения провоцировали лишь приступы тошноты.