Он спустился по узкому пролету и наткнулся на развилку. Одна лестница тянулась к склепам и импровизированной тюрьме, другая поднималась к обители Сигмара. На уходящих вниз ступенях лежал толстый слой явно редко тревожимой пыли. Каллад зашагал в темноту.
По мере того, как он спускался, становилось холоднее, мурашки покрыли кожу дварфа. Здешняя атмосфера была какой-то особенной, ничем не напоминая глубокие безжизненные шахты с разряженным вялым воздухом.
Повсюду висел тяжелый запах крови, ощущаемый куда сильнее, чем где-либо в соборе.
Воняло бойней.
Факелы на стенах были мертвы, они давно догорели. У подножия лестницы Каллад остановился и прислушался. В глубине, во мраке, кто-то стонал. Дварф пошел на звук по лабиринту коридоров и, наконец, увидел открытую дверь.
В камере возле мертвых тел переминались двое жрецов. Каллад не разобрал, что они бормочут — возможно, какую-то заупокойную молитву, провожая погибших в последний путь.
— Где он?! — рявкнул Каллад, убеждаясь в том, что святые отцы заметили Разящий Шип и ясно поняли смысл вопроса.
Следом за дварфом в темницу вошел Сэмми Крауз. Ни Манн, ни сигмарит не показывались. Сэмми выглядел напуганным, но решительным. У паренька крепкие нервы. Каллад лишь надеялся, что к исходу суток они останутся таковыми.
— Сейчас день, — продолжил он. — Это существо не могло далеко уйти. Говорите, проклятие!
Дварф взглянул на два тела на полу и на почти церемониально лежащие между ними серебряные кандалы. Солдат и жрец. Непонятно, как монстр мог выскользнуть из оков, но это и не имело значения. Чудовище на свободе. И, по крайней мере, двое людей поплатились жизнями за свою глупость.
Мантия мертвого жреца отличалась от тех, что носили другие, значит, он не из рядовых клириков. Голова его на сломанной шее неестественно откинута назад, на шее виднеются точки ран — из прокусов тварь высосала всю кровь до последней капли. Вокруг ранок запеклась бурая корочка. Солдата постигла столь же скверная участь: та же сломанная шея, такие же кровавые отметины.
Смерть есть смерть, страшная и грязная, и не важно, кого она нагнала. Благочестивые и набожные не получают никаких преимуществ. Они истекают кровью и валяются в грязи точно так же, как воры, шлюхи и нищие. Смерть — величайший уравниватель. Когда она приходит, то, кем человек был при жизни, уже не имеет значения.
Вид погибших подтвердил худшие опасения Каллада, но зрелище, вместо того чтобы напугать дварфа, лишь придало ему сил.
Старший из двух жрецов, держащий покойника за руку, оборвал отпевание.
— Зверь на свободе.
Голос его был так же мертв, как и человек, раскинувшийся у его ног.
— Расскажи, — не отступал Каллад.
— Мне нечего рассказать тебе, дварф. Настоятель верил, что может удержать демона. Он ошибся. И заплатил за ошибку жизнью. Теперь бестия свободна, и остальных, да спасет Сигмар их души, ждет та же участь.
То, как жрец произнес последнюю фразу, то ли жалуясь, то ли молясь, убедило Каллада в том, что вера этого человека пошатнулась. От жестокости слабые порой теряют веру, а сильные — обретают ее.
— Что ты тут делаешь? — с вызовом бросил второй жрец, взглянув, наконец, на дварфа красными от слез глазами. Его молодое лицо уродовали шрамы от оспы или какой-то другой перенесенной в юности болезни.
— Спасаю вашу жизнь. Лучше помогите мне, чем задавать глупые вопросы.
У двери раздалось тяжелое, как после долгого бега дыхание, и все оглянулись. В камеру ввалился Феликс Манн.
— Он убил еще дюжину, там, наверху, дварф. Тела повсюду.
— Он все еще здесь?
— Откуда, дьявол побери, мне знать? Я искал тебя, потому что у тебя есть топор. Полагаю, рядом с тобой у меня больше шансов выбраться отсюда живым, так что, учти, я от тебя не отстану.
— Показывай, — вздохнул Каллад.
Дварф последовал за вором прочь из подземелья, наверх, и вскоре они оказались возле главного входа в собор. Никто не промолвил ни слова.
Все было правдой. Церковные скамьи усеивали изломанные тела со свернутыми шеями и распоротыми глотками. В зияющих ранах запеклась кровь. Каллад насчитал двадцать трупов, раскиданных в боковых нефах величественного здания. Безжалостность учинившего эту бойню потрясала до глубины души, а то, что такое произошло в обители Сигмара, удваивало шок.
В других помещениях собора обнаружилось еще пятнадцать тел, оставленных там, где люди упали. Кожа трупов подернулась синевой — из них выкачали всю кровь, до капли.
— Как могло одно существо сотворить такое? — спросил Манн, глядя на еще одно изуродованное тело.
В смерти все братья-сигмариты выглядели удивительно похожими, окоченение лишило их черты всякой индивидуальности.
Каллад не мог ответить, но его, как и вора, чем-то смущали масштабы бойни. Он не понимал, как одному созданию удалось беспрепятственно учинить подобное опустошение Наверняка кто-то должен был поднять тревогу. Все прошло слишком… чисто.
Ледяной камень уверенности упал на сердце Каллада.
Тварь была не одна.
Вампир не воспользовался случайной возможностью для бегства. Кто-то — или что-то — освободил бестию.
А значит, существует вероятность, что в соборе находился предатель.
Кому можно доверять? Можно ли доверять хоть кому-то?
Ответ: нет. Доверять нельзя никому.
Чуть погодя Каллад нашел библиотеку. Когда он смотрел на хаос, бывший недавно книгохранилищем, его внутреннее чутье подсказало ему, что побег вампира был не случаен. Он поднял один из пострадавших томов, пытаясь разобрать слова на корешке.
В библиотеке их отыскал перепуганный алтарник, встретивший гостей у ворот. Здесь царил полный кавардак, словно в помещении проходил обыск, — книги изорваны, обложки валяются отдельно, страницы разбросаны по столу. За столом, под немыслимым углом свесив голову на сломанной шее, сидел библиотекарь. Немыслимым для живых, но не для мертвецов. Убийца нашел время поиздеваться, вложив в руки покойника книгу. А чтобы завершить «юмористическую» картину, тварь вырвала у старого библиотекаря глаза.
Молодой служитель шлепнулся на стул напротив покойника и уронил голову на руки.
— Они были моими друзьями, — просто сказал он.
— Они были дураками, если думали, что способны заточить вампира и заставить его плясать под свою дудку.
— Это не так.
— Нет?
— Нет. Настоятель считал, что если мы сумеем изучить бестию, то узнаем ее слабости. Нельзя победить врага, которого не знаешь, так он говорил.
— Значит, и он был идиотом. Поверь мне, можно победить что угодно и что угодно может победить тебя, но лишь полный тупица приведет в свой дом кровососа, не ожидая от него убийств.
— Но он…
— Никаких «но». Сколько эта тварь находилась здесь?
— Со времен осады.
— Но ведь прошли уже годы.
Служитель кивнул.
— Вам же пришлось кормить его… кровью.
Юноша кивнул снова.
— Гримна тебя побери! Ты что, ничего не понимаешь? Просто находясь тут, он превращал вас всех в монстров. Вы кормили тварь кровью?
— Нашей собственной. Пускали себе кровь и кормили.
— Вы приучили его к своей крови? Своей собственной?! И держали зверя всего в пятнадцати футах под собой, молясь своему драгоценному богу? Послушай, даже Сэмми не столь наивен, чтобы полагать, что это хорошая идея. Теперь вы расплачиваетесь за свою дурость. Ну и что, оно того стоило? Когда тварь сломает тебе шею, чтобы добраться до большой артерии, пульсирующей на твоем горле, спроси себя — стоило?