— Где мой топор, трус? Боишься, что я прикончу твоих шавок?
Один из слуг графа-вампира шагнул на арену. В руках он держал Разящий Шип.
Раб медленно подошел к Калладу и протянул ему топор.
Каллад принял оружие, ощутил в руках его знакомую успокаивающую тяжесть и приготовился драться за свою жизнь.
Он впихнет в них столько падали, сколько они сумеют вместить. Древняя дварфская пословица гласит: «Бывает, все боги умирают», и, когда дверцы в львиный загон распахнулись, Каллад впервые за долгие годы усомнился в себе. Странное чувство зашевелилось в его груди: осознание того, что его плоть, его тело не принадлежит ему, что оно лишь дар Творца. Разумом он понимал, что боится. Не это ли чувствуют другие, когда видят Разящий Шип? Прилив жалости к тем, кто пал от его топора, затопил дварфа. Где-то они сейчас — может, в Залах Мертвых, жалеют его?
Он посмотрел на улыбающегося Скеллана, посмотрел на Конрада, зачарованно взирающего на существо, появившееся из темноты: обнаженного вампира со звериной мордой.
Тварь взревела и упала на четвереньки, изготовившись к прыжку. Спина врага изогнулась, тело вытянулось — и вот перед дварфом стоит злобный черный Волк.
Самый большой Волк из всех, что ему доводилось видеть.
«Что, Гримна, время пришло? — подумал Каллад. — Отсчет времени моей жизни пошел на мгновения? Да, так и будет, если ты раскиснешь, дурак! Сражайся за свою чертову жизнь!»
Он вскинул Разящий Шип, поцеловал руну, выгравированную на лезвии, похожем на крылья бабочки. Мир сузился до топора и твари, которую нужно убить. Костяшки пальцев дварфа побелели, руки его тряслись.
Скеллан придвинулся к графу-вампиру и шепнул что-то ему на ухо, но Каллада уже не интересовало, что именно.
Конрад рассмеялся. Смех его, как и недавние слова, прокатился по подземной яме, уколов стоящего в центре площадки Каллада.
Нет, он не умрет здесь. Он отомстит за свой народ. Он найдет Кантора и выдавит из него жизнь. Он уцелеет.
Сборище вампиров не удовлетворится простым кровопролитием, твари пришли сюда полюбоваться на бойню.
Волк осторожно кружил, оскалившись. Ноздри его трепетали от запаха крови. Он двигался медленно, с опаской, словно знал своего противника. Каллад же изучал чудовище, как изучал бы любого другого соперника, прикидывая его сильные и слабые стороны.
На миг мир застыл — зверь припал к земле, черной дырой в вышине зиял хохочущий рот Конрада. Каллад оцепенел, не шевелясь, не дыша.
Он давно уже перестал размышлять, на что это похоже — умереть. Волк устрашающе взвыл, но Каллад не сдвинулся с места.
Волк продолжил ходить вокруг дварфа.
А Каллад стоял и в упор наблюдал за тварью, не выказывая страха, несмотря на то, что внезапно стал ощущать каждый толчок крови в своих венах и осознал собственную смертность. У зверя есть слабые стороны. У всех они есть. Фокус в том, чтобы поверить в это, не поддаться рождающему сомнения, леденящему сердце ужасу.
Волк кружил, загребая кривыми когтями влажный песок. Руки Каллада крепче стиснули рукоять топора.
И Разящий Шип завертелся в умопомрачительной комбинации выпадов, но представление не произвело на зверя видимого впечатления, а лишь утомило дварфа. Волк продолжал без устали кружить, беззвучно ступая по песку.
Смертельная тишина повисла над толпой.
Каллад не сдавал своих позиций, он решил выждать, когда бессчетные круги вымотают Волка.
Дварф шагнул вперед, перенеся вес на выставленную ногу, и сделал выпад, испытывая врага. Волк отмахнулся от стали, как от назойливой мухи, и все же сила толчка отдалась по всей руке Каллада, давая ему ясное представление о мощи противника.
Затем Волк разъяренно взвыл и прыгнул. Когти полоснули по щеке Каллада, прежде чем дварф успел отшатнуться. Он почувствовал неестественное жжение, словно в плоть проникла грязь нежизни.
Каллад сплюнул. Не обращая внимания на пылающий под кожей пожар, он бросился на Волка, и Разящий Шип вспорол толстую шкуру твари. Волк завизжал совсем по-человечески, и наружность его начала меняться. Толпа зверски взвыла.
Каллад поднял взгляд на Конрада и Скеллана. Кровавый Граф свирепо улыбался. Каллад сплюнул на сырой песок еще один сгусток алой слюны.
Раненый, застрявший посреди превращения волкочеловек стал еще страшнее. В глазах его метался отсвет человеческой хитрости. Каким-то образом он сохранил возможности обеих форм, что делало его вдвое опаснее.
Волкочеловек ударил себя недовылепленными кулаками в грудь и прыгнул.
Каллад бросился на пол, и когти твари рассекли воздух там, где секунду назад была его голова.
Прежде чем дварф поднялся, вампир ринулся во вторую отчаянную атаку.
Толпа ревела.
Зверь взгромоздился на Каллада, мощные челюсти тисками сомкнулись на носу и щеке дварфа. Боль была немыслимой. Множество дырок обезобразило лицо Каллада. Он закричал, срывая голос, словно сражаясь со всепоглощающей чернотой, грозящей окутать его. По ноге потекла горячая струйка мочи. Не так ему хотелось умереть. Тут нет чести, нет уважения к смерти, так не расплатишься за Грюнберг, за Келлуса, за Сэмми, за дю Бека и остальных.
Он должен им больше.
Голова Каллада кружилась от слабости.
Он видел радость в глазах чудовища, и дикое веселье зверя не исчезало до последней секунды, когда дварф вскинул Разящий Шип и обрушил его на хребет врага, разрубая шкуру, плоть, кости. В этот миг трепет узнавания пробежал между ними — убийцей и жертвой. Потом зверь рухнул замертво. Каллад оттолкнул труп и выполз из-под него.
Ноги Каллада предательски подгибались.
Он отыскал ублюдка, убившего его отца, встретился с ним взглядом и сказал, не дрогнув:
— Теперь я приду за тобой.
Конрад фон Карштайн выглядел недовольным, но Джона Скеллана победа Каллада явно развеселила.
Волна головокружения накатила на дварфа. Он пошатнулся, но все же не упал.
Каллад отвернулся от Кровавого Графа и побрел обратно к темницам душ.
Рабы окружили его, как только он ступил в туннель. Они пытались вырвать из рук дварфа Разящий Шип. Каллад зарычал и обухом оглушил одного из вампирских прислужников; отлетевший раб треснулся башкой о бронзовый барельеф Морра и в судорогах сполз на пол; кроваво-красная «роза» расцветала у него на лбу. Каллад перешагнул через ноги упавшего.
— Кто следующий? Не стоит бросаться всем скопом, все успеете. — Он дико ухмыльнулся и всадил безжалостный кулак в висок второго раба. Зря тот встал на его пути.
Между дверями клетки и дварфом стояли еще трое громил.
Каллад принял боевую стойку. Разящий Шип удобно лежал в руках.
— Кто хочет умереть, парни, шаг вперед, остальные — прочь с дороги!
Они не оставили ему выбора — ринулись в атаку все как один.
Ближний бой в тесном коридоре — это, конечно, не предел мечтаний, но против невооруженных людей, не искушенных в такой игре…
Рабы безоружны и неумелы — и потому обречены.
Уже через полминуты Каллад перешагивал через их трупы.
Старик взглянул на пнувшего дверь дварфа, улыбнулся и проговорил с несказанной теплотой в голосе:
— Значит, ты вернулся, да? Спорю, «радости» графа конца не было.
— Он выглядел не слишком счастливым, — кивнул Каллад.
— А что с охраной?
— Несчастный случай. Там так скользко. Эти тупицы попадали прямо на мой топор. В коридоре сейчас чертовски грязно.
— Пришлют новых, — вздохнул старик.
— Ну, будем надеяться, таких же неуклюжих. А теперь, не знаю как ты, а я уже готов выбираться отсюда. Ты со мной, человек?
— Посмотри на меня, я — старик. Мне не пересечь клетку, если по пути я не присяду минут на двадцать перевести дыхание.
— Тогда я понесу тебя на спине, приятель. Я тебя не брошу. — В нем, конечно, говорила вина, вина выжившего, словно, помогая этому несчастному, он отдавал дань другим, которых не сумел спасти.
Старик оторвался от скамьи.
— Себастьян, — представился он, протянув худую руку.
Каллад встряхнул ее.
— Каллад.
На Долгом Пути загремели шаги. Дварф захлопнул дверь и подпер ее только что освобожденной Себастьяном лавкой.