Наконец дварф кивнул:
— Да, и исполни то, о чем говорил, подберись к некромантам и убей их, если сможешь, но безумный вампир — мой. — Каллад Страж Бури плюнул на ладонь и протянул руку Волку. — И когда это будет сделано, мы займемся твоим проклятым кольцом.
Они ударили по рукам, скрепляя договор.
Глава 25
Убить пересмешников
Черный Торфяник
Время распада
Смерть приходит ко всем живущим, никому не избежать ее, и нет от нее спасения. Смерть — великий разрушитель; смерть — завоеватель, уравниватель, осквернитель, грабитель.
Смерть. Его дар живым.
Разум Конрада фон Карштайна пребывал в полном смятении. Незнакомые, будто чужие мысли тянули его во все стороны. Он разрывался. Он слышал голоса: не реальные, звучащие внутри него. Они мучили его, глумились над его неудачами. Самый громкий — о, самый громкий принадлежал голове из его разлагающейся галереи. И хотя череп Йоханнеса Шафера был давным-давно убран, голос этого человека непрерывно гудел в ушах графа, ноя, и жалуясь, и стеная.
Он кричал. Он колотил себя по вискам, пытаясь прогнать голоса, но они не покидали его и никогда не оставляли в покое.
Шафер был мертв. Конрад не помнил, как он убил этого человека, помнил лишь, что убил и что негодяй был доносчиком. А сейчас, точно в качестве кары, он таскал его призрак в своей голове.
— Оставьте Конрада, оставьте его! — взвизгнул Конрад, яростно крутясь волчком. Он схватил со стола карту и разодрал ее в клочья. Рядом, возле кубка с темной жидкостью, лежал его меч. В гневе граф смахнул оружие, и оно громко лязгнуло, ударившись о пол. Некроманты, Иммолай Фей и Невин Кантор, попятились перед его безумием. — Не вы! Вы! — Они понятия не имели, велят ли им уйти или остаться. — Повинуйтесь Конраду! Служите ему всем сердцем, или он сожрет его, понятно?
Никто не произнес ни слова.
Честно говоря, чародеи не знали даже, обращается ли Кровавый Граф к ним или отвечает в бреду какому-то невидимому собеседнику, чьи речи наполняют его голову.
Они пребывали в неустойчивом равновесии: колдуны не могли доверять хозяину, а он не собирался верить им. Конрад знал, что они плетут за его спиной интриги. Скеллан доложил ему. Скеллан, последний верный солдат. Скеллан, бедный, жалкий Скеллан. Война почти раздавила его, но он упорно противился смерти.
Лишь одна жалость останавливала руку Конрада, жалость к себе, а не к Скеллану. Он жалел, что этот несчастный был самым близким ему существом, заменой друзей, семьи, любовниц; он жалел, что все вокруг стремятся столкнуть его с высокого трона. Жалел, что жизнь сузилась до выбора: убивать или быть убитым.
Он никогда не боялся нести смерть в мир. Смерть — его единственный настоящий талант, его дар.
Конрад услышал покашливание и обернулся.
— Вызвал демона, — буркнул он, увидев неуклюже вошедшего в комнату Скеллана.
Гамайя волочил левую ногу, правая рука его беспомощно висела, он заметно исхудал и ослаб. Мышцы вампира атрофировались с удивительной скоростью, словно Скеллан утратил волю и потерял надежду исцелиться, поддавшись естественному распаду любой плоти. Он уродливо горбился, поврежденные кости плеч не давали ему распрямиться.
Кроме того, на лице вампира было ясно написано, какую дань заплатил он войне. Сетка шрамов закрывала правый глаз, лишь узкая щель отмечала то место на плоской лепехе плоти, растянувшейся от носа до лба, где сверкало когда-то пронзительное око. Мало кто узнал бы сейчас прежнего Скеллана.
Он отказывался сказать, кто это с ним сделал, хотя Конрад кое-что подозревал. Среди живых мало великих героев, лишь горстка людей способна противостоять такому коварному и ловкому вампиру, как Скеллан.
— Ты желал меня видеть?
Голос Скеллана прозвучал без всякого почтения. Враг выбил из него какое бы то ни было уважение. Со временем Конрад разберется с этим, но не сегодня. Сегодня ему нужна хитрость Скеллана, чтобы расправиться с силами живых, идущих под знаменами Хелмара Мариенбургского. Да-да, Скеллан хитер, он и сам замышляет недоброе, его гамайя стремятся свергнуть графа, но Конрад не какой-то там зверь, Конрад — возродившийся Вашанеш! Конрад велик. Конрад бессмертен!
— Да-да-да, Конрад желал, да. Конраду нужны твои мозги. Эти двое притворяются преданными, но они отказали Конраду.
— Так заставь их. Это просто. Отбери у них что-нибудь и пригрози уничтожить. Что они любят больше всего на свете?
— Ничего, — рассердился Конрад.
— Неверно, твое безумие, они любят свои книги. Они любят безделушки и сокровища, которые ты им дал. Они любят свою силу. Отбери это у них. Отбери все, если они не сделают то, что ты приказываешь.
— Ты не можешь! — воскликнула Фей.
Кантор отвесил женщине тяжелую пощечину. Она взвилась и свирепо оскалилась. Скеллан хрипло рассмеялся.
— Видишь, Конрад. Пригрози отнять у них игрушки, и они быстро перегрызутся друг с дружкой. Для этого я тебе не нужен.
— Конрад услышит правду, а ты его правдосказ, Джон Скеллан, так что говори. Когда ты смотришь на поле, что ты видишь?
— Что я должен сказать? Кровопролитие, опустошение, страдания? Я вижу мир боли.
— Но разве этого достаточно? Разве это удовлетворяет тебя? Разве открывает путь в царство мертвых? А?
— Ты желаешь правды? — спросил Скеллан и неловко отступил в сторону, чтобы откинуть полог шатра.
Холодный тяжелый воздух, насквозь пропитанный запахами крови и мочи, хлынул в палатку. За ним ворвались звуки битвы, звуки смерти и умирания, глухое мычание зомби, скрип и оханье скелетов, верещание духов, вой волков, контрастирующий с мучительными криками живых, звон стали, стук костей, влажный шорох рвущейся плоти.
— Да, Конрад услышит правду.
Скеллан смотрел на него, и в его единственном глазу пылала ненависть.
— Думаю, с тобой покончено, Конрад. Думаю, твои баловни повернули против тебя, и ты ни черта не можешь сделать, чтобы помешать этому. Едва ли ты видишь это, ты ведь слеп. И Кантор, и Фей мечтают о владычестве. Они видят мир, вылепленный тобой, и думают про себя: это сделали мы, а не он. И они правы, потому что без них ты ничто, и здесь, на этом выжженном болоте, ты будешь уничтожен, мало-помалу. — Он глотал слова, потому что, сердясь, не мог справиться с изуродованными губами. — Они не пишут славную историю твоей жизни и не поддаются чепухе, которую корябает в твою честь Константин. Тебя запомнят таким, каков ты есть, — жалким невменяемым идиотом. Вот тебе моя правда.
— Ты хочешь разгневать Конрада? Хочешь, чтобы он впал в бешенство? Конрад понимает твою боль, понимает, что ты уже не тот, что раньше, и бранишь его величие, чтобы облегчить свои страдания. Конрад понимает, но Конрад не прощает. О нет, Конрад не прощает неуважения.
Скеллан улыбнулся, насколько позволили ему остатки рта.
— Зачем мне прощение Конрада? Конрад ничего не значит для меня. — Он покачал головой, словно раздраженный тем, что привычка Кровавого Графа говорить о себе в третьем липе перекинулась и на него. — Кто контролирует твоих гамайя, твое безумие? Кстати, вопрос риторический. Я. Нам с тобой это прекрасно известно. Каждый во втором поколении избран мной. Так кому они преданы? Ну же, ответь, догадайся.
— Тебе! — рявкнул Конрад, и зверь под его кожей тоже взревел. Лоб его раскололи морщины, нос утолщился, рот растянулся в свирепом оскале.
— Мне, — подтвердил Скеллан. Он не выпускал своего зверя.
— Кто верен Конраду? Кто?! — ярился Кровавый Граф, мечась по палатке. Он схватил Иммолай Фей за горло, рванул ее к себе, увидел в глазах женщины страх, насладился им и рявкнул ей в лицо: — Ты верна Конраду, сука?!
Несмотря на всю свою магию, она не нашла ответа. Она боялась графа.
Молчание стало приговором. Кому еще бояться, если не предателю?
Граф отшвырнул женщину и повернулся к Кантору. Подонок вскинул руки и выплюнул проклятие, ударившее Конрада в живот, перевернувшее его внутренности. Сначала он не понял, что чувствует, не осознал серьезности происходящего, а некромант продолжал плести свои злобные чары. Пожар охватил черное сердце графа, и левую руку, и левый бок. Он не стал ждать, чтобы посмотреть, что же с ним такое творится, он перебросил некроманта через стол, и тот врезался в холщовую стену шатра. Озверевший вампир навис над Невином Кантором, готовясь осуществить свое правосудие.