— Не нужно было тебе видеть такое, парень. И никому не нужно. Но знаешь что?
— Что?
— Сейчас все закончилось, и жизнь, хорошая жизнь идет как обычно, верно? Люди по-прежнему ходят в лавку твоего отца за мясом, да?
— Да, но у нас нет столько мяса, чтобы продавать всем.
— Пока нет, но будет. Жизнь продолжается. Оглянись вокруг. Жизнь каждого мало-помалу возвращается на круги своя.
— Не каждого, — серьезно ответил Сэмми Крауз. — Не жреца, он погиб. И не солдат.
И это было верно. Те, кто пережил сражение и складывал сейчас кусочки своих расколотых жизней, пытались как-то заполнить пространство, опустевшее после гибели родных, павших, защищая великий город. Но как объяснить это мальчишке вроде Сэмми? Дварф не мог и даже не стал пробовать.
— Идем, парень, пора размять ноги.
Каллад поднялся. Он не знал, куда направиться, но просто сидеть на ступеньках и ждать, когда же ответы сами придут к нему, не мог. Если он хочет отыскать чудовище, уничтожившее Грюнберг, придется нырнуть в тень вампира и отслеживать каждый кровавый шаг неприятеля.
— Покажешь мне, где похоронен жрец, ладно, парень? Я хочу отдать ему честь, как один боец другому.
Сэмми кивнул и одним прыжком вскочил на ноги — мальчику не терпелось оказать дварфу услугу.
— Он в храме. Это недалеко. Я знаю дорогу.
— Уверен, что знаешь, парень, потому и попросил.
— Я буду твоим проводником, а если справлюсь, можно я стану твоим оруженосцем?
— Я не рыцарь, Сэмми. Мне не нужен оруженосец. — Мальчишка тут же упал духом. — Но знаешь, ты можешь быть моим другом, а это работа поважнее.
— Я могу, могу!
— Отлично, а теперь идем, почтим память жреца, да, друг мой?
Ухмыляющийся во весь рот Сэмми первым зашагал по узким извилистым улочкам. Женщины здесь стирали простыни, выбивали пыль из тяжелых ковров, детишки цеплялись за материнские юбки. Сохнущее белье висело на веревках, словно связывающих здания друг с другом.
Мальчик любил улыбаться, и эта его черта нравилась дварфу больше всего.
Альтдорф заново открывал себя. Ростовщики и менялы стояли на углах, предлагая шиллинги сейчас под скромный процент — пару дополнительных пфеннигов позже. Каллада тошнило от них — эти пауки наживались на нуждах простых порядочных людей. Страсть к деньгам бессмертна, она противоречит идее о том, что трудные времена сближают людей. На той стороне старой площади выстроились очереди голодных с суповыми мисками в руках — храм раздавал пищу. Для большинства этих людей бедность была в новинку, но тихое отчаяние в их глазах доказывало, что даже самые гордые привыкают к милостыне, когда речь идет о том, быть или не быть голодными.
В длинном ряду Каллад увидел плачущую женщину, в глазах которой не осталось ни искры храбрости — только печаль. Не хотелось думать, какие потери привели ее к этой горькой доле. Город утонул в ненависти, принесенной графом-вампиром. Всем жителям приходилось встречать каждый новый день без еды, в одиночку, помня о потерях, но все же находились счастливцы, способные на простейшие вещи — выбивать пыль из половиков, например. А люди вроде этой женщины пострадали больше других, они не видели выхода, не могли забыться даже в самых банальных будничных делах.
Стражники патрулировали улицы группами по шесть — восемь человек, и одно только их присутствие наводило порядок в самых запущенных районах.
Не многие удостаивали вторым взглядом необычную пару, огибающую границу Рейкспорта. Соленый морской запах щекотал ноздри Каллада. Ему отнюдь не хотелось привыкать к виду огромных водных просторов. Это же неестественно. Трудно представить, что людям действительно нравится, когда мир под ними постоянно кренится и раскачивается. Дварф тряхнул головой. Конечно, океаны тоже на что-то годятся, этого отрицать нельзя, но, будь у него выбор, он предпочел бы, чтобы между ним и водой всегда находилось несколько гор. В гавань прибывали корабли, привозили самое необходимое, но даже с этим притоком пищи город медленно умирал от голода. Пройдут годы, прежде чем все вернется к норме. Армия нежити фон Карштайна превратила здешние земли в гиблую пустыню. Зомби оставили за собой хворь и распад. Телята и ягнята рождались мертвыми, сыры скисали, зерно гнило на корню. Мертвецы для земли оказались страшнее чумы. Суеверные винили мертвых; здравомыслящие проклинали живых за ошибки и неудачи, хотя и знали, что распределять вину бессмысленно. Это никого не накормит.
Каллад и Сэмми остановились на причале, наблюдая, как начальник порта руководил разгрузкой шести огромных судов. Члены экипажей сражались с канатами и линями, выволакивая из трюма ящики, ловко карабкались вверх и спускались вниз по снастям, свисающим с нок-реи, и опасно раскачивались на такелаже. Они сновали, как муравьи, — каждый занят своим делом, каждый озабочен общей целью, и все же каждый абсолютно не зависит от другого. Их действия приводили в восхищение. И действительно, Каллад и Сэмми не были единственными заинтересованными зеваками. Вокруг собирались люди, любопытствуя, что привезли корабли, и, естественно, страстно желая, чтобы груз оказался съедобным.
Один из моряков кинул начальнику небольшой оранжевый шарик размером со сжатый кулак. Тот озадаченно взглянул на незнакомый предмет:
— И что мне с этим делать?
— Есть, а ты что думал?
Начальник пожал плечами, вонзил зубы в рыжий плод и тут же выплюнул кожуру вперемешку с мякотью.
— Гадость какая! — Начальник порта промокнул губы и принялся тереть язык, словно пытаясь избавиться от привкуса. — И как только такое едят? Я скорее предпочту голодать.
— Да не так же! Сними кожуру и кусай фрукт. Вкусно ведь, — объяснил матрос, показывая жестами, как нужно обдирать толстую оранжевую корку.
Начальник порта колебался. Заметив околачивающихся на причале Сэмми и Каллада, он швырнул апельсин мальчишке. Паренек подпрыгнул и поймал плод.
— Что надо сказать? — напомнил Каллад.
— Спасибо, сэр! — крикнул Сэмми.
Его пальцы были уже мокры от сока — так глубоко он запустил их в податливую мякоть. Моряк рассмеялся и отсалютовал Сэмми:
— Сними всю кожуру, парень, и разбери апельсин на дольки. Ты такого никогда не пробовал.
— С этим я спорить не стану, — буркнул начальник порта, криво улыбаясь, — но дерьма я тоже не едал, и хотя мухи жрут его за милую душу, это еще не значит, что навоз большой деликатес, если вы меня понимаете.
А Сэмми уже постанывал от удовольствия, набивая рот дольками апельсина и слизывая с пальцев сок.
— Хорошо, — пробубнил он, энергично жуя. — Вкусно.
— Я же говорил! — развеселился матрос.
— Верю тебе на слово, сынок, — с сомнением бросил начальник. — Но мне дайте лучше сладкий овсяный пирожок, сочащийся медом, и кружечку подогретого эля с горчинкой — и не найдете человека счастливей.
— Правда вкусно, — повторил Сэмми, засовывая еще две дольки в и без того уже полный рот.
Каллад благодарно кивнул моряку и начальнику порта. Приятно видеть снова приходящие в Рейкспорт корабли. Даже пара недель без них превратила доки в город призраков. Корабли же обещали возврат хоть к какому-то подобию обычного состояния, а люди в этом нуждались. Несколько экзотических фруктов погоды, конечно, не сделают, но с моральным состоянием они способны сотворить чудо. Капитан этого корабля — хитрец, поскольку понимает, что роскошь порой ценится выше предметов первой необходимости, которых скоро станет вдоволь.
Сэмми Крауз, например, запомнит этот первый в своей жизни апельсин. Трудно представить, что нечто простейшее, вроде кусочка фрукта, сделало сегодняшний день необыкновенным для этого мальчика, но ведь так оно и есть. Удивительный день продержит его на плаву в десять раз дольше, чем продержала бы миска каши. Все дело в надежде.
Конечно, корабли привезут не только продовольствие, они привезут матросов, а матросы — деньги и здоровую тягу к похоти, удовлетворить которую местные заведения сочтут за счастье. После долгого плавания моряк и его монеты расстаются легко, а в Рейкспорте предостаточно местечек, где могут выполнить любое мыслимое желание матроса на берегу. Это взаимно-паразитические взаимоотношения — моряки приходят в кабаки, отягощенные накопленным разочарованием, нуждаясь в девочках, выпивке и азартных играх, чтобы выбросить на ветер свои кровью и потом заработанные деньги, а городу в не меньшей мере нужны матросы с их пьяными желаниями.