Но здесь море, песок, раковины и цветы. Солнце и тишь. А идет война. От границ Ареала к его Сердцу идет война, как огонь, пожирающий человеческую плоть.
Слишком мало осталось экстрим-операторов.
Я должна.
Малыш слетел на пол глянцевой молнией. Юная шкура блестела, словно лакированная; у Аджи она тоже блестела поначалу, но к тому времени, когда нас пригласили сниматься в клипе, потускнела. Не столько от возраста, сколько от царапин и выщербин, полученных в боях, — они стягивались, но броня белела и теряла гладкость. Пришлось пользоваться искусственным блеском.
Малыш подошел ко мне.
Я села на пол. У моего нукты была на редкость умильная манера сидеть — по кошачьи, оборачивая лапы хвостом. Наверняка якшался с кошками. Аджи был знаком с псами и имел привычку хвостом вилять.
«Малыш, — спросила я, — а ты ел кошек когда-нибудь?»
Нет. Одна кошка шипела на него, защищая детей. Большая кошка. Малыш зауважал ее.
Нукта транслировал мне образ «большой кошки», и я присвистнула. Местная форма жизни, не кошка никакая, конечно, — уж скорее, ягуар, если сравнивать. Хотя против нукты что она могла бы сделать, бедная мать…
Тьфу. Что за ерунду я несу…
«Малыш. Мы с Кесумой учили тебя драться. Знаешь, зачем?»
Очень красиво, очень весело! Всех победить, защитить хорошую и убить всех — очень хорошо!
«Мы отправляемся на войну, Малыш. Это такое место, где нужно всех убивать».
Зачем?
«Чтобы не убили тебя. Чтобы не убили меня».
Защитить хорошую обязательно. Малыш умрет, но не отдаст хорошую. Нужно убежать.
«Нет. Мы пойдем прямо туда».
Зачем?
«Иначе война придет к нам. Везде. И все умрут».
Малыш непонимающе смотрел на меня. Развернул хвост, постучал им по полу. Выпустил когти до предела, до предела втянул. Обошёл меня кругом, шумно обнюхивая. Я протянула руку, намереваясь почесать ему шею, но нукта, сосретодоточенный на каких-то своих переживаниях, закрытых даже от меня, отвел голову.
Что-то ты думаешь, Малыш…
«Так нужно. Правда».
Малыш ничего не ответил — ни мыслью, ни движением. Черная сталь, черная смола, лаковый блеск, — скульптура абстракциониста в выставочном зале под тусклым светом. Непроницаемый.
Я ждала.
С тишайшим щелчком опустились заслонки внешних век. Нукта видит ненамного лучше человека и при необходимости может вовсе отказаться от зрения, ему хватит чувства пространства и телепатической эмпатии. Потерянные глаза регенерируются со временем, но лишиться их очень больно и обидно. Помню, Скай страшно разозлился, когда ему вышибли глаз — он по самоуверенности не стал опускать веки. Даже Элен не могла к нему подойти целый час. Тогда случилось человек двадцать лишних жертв, но все списали на фанатизм сепаратистов, взысканий не было…
На меня смотрело тупое безглазое рыло. Неуязвимая, беспощадная, универсальная машина убийства. Боевой нукта.
Он был готов драться для меня. Для возлюбленной, хорошей, чего бы она ни желала — всегда.
— Спасибо, Малыш, — сказала я. И послала ему мысль: образ, такой яркий и вещественный, какой только я, человек, могла создать.
Образ врага.
Я выдержала полчаса. Полчаса тренировки с полной отдачей. Может, я выдержала бы час, но с отвычки пару раз хрястнулась об малышову броню локтями и довольно сильно обрезалась о плечевое лезвие. Малыш страшно расстроился. Скулил и нарезал круги под потолком у меня над головой, пока я сидела на полу и зализывала царапину. Между ушами шумело, кости слабо ныли. Голова кружилась — тоже совсем немного, но все вместе было достаточным поводом для стресса.
Конечно, у нас с Малышом не отработано взаимодействие. Мы оба слишком напрягаемся, выполняя какие-то элементы. Малыш тоже порой туго соображает там, где Аджи делал все, чтобы облегчить мне жизнь. Но факт остается фактом: минимальное время непрерывной работы в паре для находящегося в строю оператора — вчетверо больше. Два часа. А на мне биопластиковый контур. Можно представить, как бы я себя чувствовала без него. Полный аут.
Да, у меня по-прежнему хорошая дыхалка, спасибо тренажерам Макса. Я сумела не располнеть, мускульная сила в норме. Но в бой в таком состоянии все равно лучше не соваться.
Я не тренировалась с Малышом так, как с Аджи. Язви меня тридцать раз, я не собиралась возвращаться в строй!
Меня взяла злость. И что теперь? Отправляться обратно? Индикарта с данными, идентифицирующими меня как ассистента мастера по работе с биологическим оружием, по-прежнему загнана в браслетник. Я вернусь и буду гулять по берегу моря. Учить девчонок-подростков работе с доставшимися им хвостатыми приятелями, чтобы года через два несколько десятков операторов отправились на войну…
А будет ли еще что-нибудь через два года? Вообще? Сейчас огромная масса чужих судов налетит на наши эскадры, сметет… если исчезнет Древняя Земля, если погибнет цвет человеческого флота — что останется?
Ррит не пощадят людей. Даже из презрения. Они слишком жестоко оскорблены.
И что толку станет в нас, пару лишних месяцев прогулявших по морскому берегу на Земле-2? Мы — оружие ближнего боя, бессильное против бортовых пушек и ракетного удара с орбиты. Нас некому будет защитить.
Я представила себе это. В красках.
Волосы поднялись дыбом. Даже Малыш спрыгнул с потолка и тревожно подбежал ко мне.
Ррит уничтожат все человеческие колонии. Выжгут. Без жалости. Насколько известно, начиная первую войну, они не собирались истреблять человеческую расу, только указать нам на место. Но сейчас… у кого-то могут быть иллюзии по поводу намерений наших самых страшных врагов. Но я несколько месяцев провела на Фронтире. На Ррит Кадаре. Я видела, что там творили оккупационные войска.
У меня нет иллюзий.
Мне страшно.
…Малыш в который раз взвился в воздух и уцепился за изрядно подранные уже его когтями перекладины. Извернулся, из висячего положения перебрался в сидячее — поверх стальных ребер.