Потихоньку дотащилась до озера, Степка летевший впереди с разбегу заскочил в воду и поочередно болтая лапами в воде бурчал:
— Всякой гадости под когти нацеплял, от этого паскуды, — и опять завелся, — этот… — пошел русский матерный…
— Степ, угомонись!
Антипа же всплескивал руками и восхищался:
— Ить ни разу не повторился, ай силен!
Руку отпустило, кот отмылся, пошли домой, я горестно вздохнула, глядя на порушенный газон.
— Не печалься, ить восстановятся цветики!
— Степ, надо нам с тобой «помислить», как наши соседи говорили болгарские. То, что отсюда надо уходить, однозначно, слишком уж мерзкие личности сюда забредать стали, дождемся Пола, он мне кой-чего должен и в ближайшие дни валим.
— Согласен, я тебя одну оставлять не смогу теперь.
Антипа запечалился:
— Ить моя вина-то, я ить дому не наказал морок навести на энто место!
— Так, пока нет Пола, скажи-ка мне, мил друг, с какого ты моей внешностью озаботился, а? Я тебя просила?
Кот встал в позу — стоя столбиком на задних лапах, передние поднял вверх в жесте отчаяния:
— Какая черная неблагодарность! Я её спас, а она мне предъявы, из лучших побуждений для неё старался, и что получаю? Я твою голубую мечту исполнил, ножки попросил похудее и подлиньше, личико на свой вкус, а он у меня весьма неплохой, если не сказать, отличный! Ну а волосы… ты ж заманала запахом твоих красок для волос, а сейчас все для неё и… — он трагически скривился и вытер несуществующую слезу лапой, — не ценят меня совсем, жестокая ты!
Антипа в восторге захлопал в ладоши:
— Как есть артист, кореш, ты иск… икс… клезив! Я тобой горжуся!
— Вот, можно сказать, едва знакомые люди больше ценят, а я с тобой шесть долгих лет мучился! — кот плюхнулся на пузо. — А, все равно, не оценишь, связала судьба, мучаюсь вот.
— Уникум ты мой, может, тебя в какой театр пристроить, на массовки сгодишься!
— От ить, какие вы душевные, душу и жизню положите за друг-дружку, а разговоры ваши… — Антипа помолчал, подбирая слова, — подкусать так и стараетеся, ехидные обое. О, гляди-кось Тахирон явилсси. Ить голоднешенек, надоть покормить.
Тахирон жадно набросился на еду, мыча что-то нечленораздельное, я же обнималась с котом, который получив порцию поглаживаний, довольно замурчав, растянулся на коленях.
— Уфф, спасибо, что-то в последние дни только вы и спасаете от голодной смерти! Значит первое — Зинуша, я и от лица Димандана, и от себя прошу нас простить, видишь ли, — он поднял руку, останавливая меня, кот же открыл один глаз и ухо навострил, — тут понимаешь, Дим был как бы в роли наживки. То, что это порождение ада напало именно на него, именно тогда, когда с ним рядом стоял только его личный помощник, который поймал его на выходе — понадобилось подписать какую-то бумагу, остальная охрана находилась на расстоянии десяти шагов, — однозначно указывает, что был как бы маячок, который и навел эту тварь на Дима. Дим и секретарь мгновенно исчезли, и пока мы его не нашли, всех, кто в момент исчезновения был там, тщательно проверяли и выявили много интересного, но как Степа сказал — не пойман, не вор. Вот мы с Громоданом и подумали, а не отправить ли всех подозрительных вперемешку с самыми надежными не переходом, а на лошадях на поиски Дима, рассчитывая, что кто-то да проколется, только вот никто не мог предположить, что Степкин «крестник» не имея возможности достать Дима, сорвется на тебя. А поскольку этих ещё надо было проверить в обратной дороге, то Дим и не смог ничего сказать, нам всем не надо, чтобы ты оказалась в поле зрения чьего бы не было. Поверь, всем прилетело нехило, этот ободранный сдал всех, а второй с синяком во всю рожу немного погеройствовал, чем сам себе навредил, у Громодана рано или поздно все начинают говорить. Ободранному же лекари никак не могут снять отеки и воспаление на лице, даже жалко его чуток.
— Кошачьи царапины всегда долго заживают, они очень болезненные.
Кот с возмущением завопил:
— Я тебя не царапал всерьез не разу, подумаешь, прикусывал руку, когда доставала своими расчесываниями, но не драл!
— Да и до тебя были кошки, вот и прилетело однажды.
— На хвост, небось, наступила со всей дури?
— Да нет, на сына ругалась, а кошка его обмирала, как любила, тем более он после ожогового центра ещё совсем слабый был, вот, она и укусила меня за ногу, его защищая.
Тахирон полез в карман своей мантии:
— Его Величество просит принять в благодарность за спасение, — вытащил какой-то футляр и отдал мне.
Эти два любопытных тут же сунули свои носы:
— Открывай, чего мнешься!