– Да что-то не похож он на Гаргантюа. Ты часом не гонишь, а, Мустафа? По прикиду вижу, что наш человек, вот только откуда и кто таков?
– Да, нэ гоню я, Фикса-джан, правда гаварю.
– А чего я первому встречному верить должен! Вижу тебя впервые, а ты уже в секретари лезешь. Эй, на ходулях, – крикнул он Кондакову, – ты без спроса мой воздух портишь. Хоть подойди – скажи, кто таков, откуда.
Филипп Васильевич подошел, звякая об асфальт посохом. Сдвинул двумя пальцами шляпу на затылок, представился:
– Дед Филя. Для интеллигентных – Филипп Васильевич.
– Здесь интеллигентов нету, только бывшие, – говоря это, Фикса не видел, как Мустафа ветром шарахнулся за угол гаража. – По каким делам в наши края? Прибарахлился на вокзале?
– Ищу улицу Яблочкова, если быть точнее, – студенческое общежитие.
– Ну, тогда ты уже пришел. Как жить-бывать смыслишь? Сам по себе или в общине? Если сам по себе, то на нашу сечку не рассчитывай, на наши огороды не заглядывайся. Если с нами, то вступительный взнос – три белой и поляна жратвы на одиннадцать персон.
– Я, конечно, поделюсь всем, что имею, но жить буду один: дело у меня сугубо личное. Постараюсь вообще не долго ваше небо коптить.
– Это очень хорошо, что добрым людям помочь готов и на место бугра не метишь. Что от нас требуется? – Фикса посмотрел за плечо Кондакову и рыжие, опаленные свалками, брови полезли вверх. Филипп Васильевич поймал этот взгляд и наотмашь рубанул по воздуху посохом назад, не поворачивая головы. Удар пришелся чуть ниже плеча. Мустафа взвизгнул и сморщился от боли: правая рука повисла плетью. Развернувшись, бывший разведчик вытянул своим оружием нападавшего по ляжке. Мустафа еще раз взвизгнул, присел и упал на четвереньки, спиной к старику. Тот взял палку в обе руки по краям и, заведя за подбородок налетчику, несильно надавил, одновременно стискивая коленями ребра.
– Все, сдаюсь, нэ убиваль, пажалуйста. Служить буду, земля жрать буду, клянусь семьей, всэм клянусь, только нэ убивай, кто мой сэмья кормить тагда начнет.
– Ладно, в последний раз тебе жизнь дарю, но учти: еще раз и…
– Тагда можешь мой печень вырвать и жрать мэня заставлять мой пэчень. Как собак служить начну, только нэ убивай! – хрипел Мустафа пережатым горлом.
– Отпусти его, Филипп Васильевич. Парню явно несладко приходится. Я час назад видел, как он от двух бычар улепетывал. Находчивый, конечно, и ловкий, как белка. Одного не рассчитал: Фикса – не бык. У них на Востоке стариков уважать учить-то учат, но опасаться старческой силы они не умеют. Так что отпусти ты его. Пусть лучше нам обед приготовит.
В ответ на это предложение рука Кондакова щукой нырнула за пазуху и извлекла небольшой мешочек. Подарок таежного старца Филипп Васильевич хранил бережно, попусту не расходовал: так только старики умеют. Хранил долгие годы в лачуге под камнем. Брал золотой песок экономной щепотью только в случае крайней нужды.
– Есть тут у меня кое-что, – сказал Кондаков очень просто, без чувства собственной значимости: – Песочку старец в тайге отсыпал.
Фикса подскочил, как ужаленный:
– Да иди ты. Что, правда, золотой что ли?
– Он самый. Но зариться никому не советую. Сейчас вот к метро схожу – там я видел золото деляги принимают – поменяю немного на деньги, а остальное спрячу. При себе носить не буду, чтобы в грех, значит, вас не вводить. Соблазн, ведь дело такое, сильный и то не всегда устоять сможет.
– Дэд Фыля-джан, вазмы мэня в слугу, вэрным псом стэрэчь буду, любому глотка порву на клочья. Мнэ бы домой вэрнуться. Отработаю, шакалом буду. Вазмы, дэд Фыля, очень тэбя прошу.
– Сам управлюсь. Столько лет без сторожей обходился и сейчас обойдусь.
С этими словами Филипп Васильевич ослабил тиски коленей на ребрах Мустафы и зашагал, гремя посохом, к метро. Фикса смотрел, раскрыв рот, поблескивая коронкой вслед уходящему старику: такое на своей бомжатской практике он видел впервые. Чтоб вот так запросто с мешочком золотого песка расхаживать, кантоваться с отбросами, не снимать дорогих гостиниц – такого в понимании нормального человека не могло быть. А Фикса считал себя более чем нормальным. С расхожим представлением, что душевнобольной и врач недалеко друг от друга ушли, он был не согласен, кроме того, считал это опасной и глупой шуткой. В голове у бомжатского бугра мелькнула мысль: старик явно конспирируется. Где легче всего спрятаться? Ну конечно, среди бродяг. Ловок и хитер, ай, молодца! Фикса с трудом сомкнул челюсти, гулко сглотнув.
Примерно часа через полтора вернулся Кондаков, неся два огромных пакета с едой и выпивкой для общины: