– Да что ты, Скорпион, у него даже взять нечего! Старый, как моя седая спина и жизнью изрядно потрепанный, – бухал над изголовьем подполковника голос. Глеб Сергеевич медленно приходил в себя, но глаза не открывал, делая вид, что находится без сознания.
– Называй меня Евгением Семеновичем, про Скорпиона забудь. Сколько раз уже просил. Когда он очнется?
– Пора будить нашего мальчика. Эй, дружочек, времечко приспело: просыпаемся, просыпаемся. – Врач узкой ладонью похлопал по щекам Горелого: – Ну, вот и молодца, ай, молодца!
Подполковник увидел прямо перед собой смуглое, точеное лицо с гусиными лапками морщин, ледяные карие глаза с едким прищуром, заглянув в которые, Горелый оцепенел, светлые, наполовину седые волосы.
– Если захотите обратиться ко мне, называйте Евгением Семеновичем. Можете молчать – дело ваше, все равно умрете весьма мучительной смертью. Это наш доктор, Борис Михайлович. Уверяет, что из вашего тела взять абсолютно нечего. А мы, все равно, возьмем и, заметьте, без всякого наркоза: сможете собственными глазами лицезреть свои же потроха. Ну, для начала: бритву Бальзамову дали вы?
– Да.
– Могли бы не отвечать. Мы поговорили с дежурным, и он рассказал, что в тот день товарищ подполковник попросил его сбегать за лекарствами. Правда, пришлось слегка надавить: сразу не хотел сознаваться. Жаль, что Садыков сам этого не сделал раньше. За такую провинность, Глеб Сергеевич, полагается смертная казнь. Причем, обоим. Дежурный уже там. – Скорпион ткнул пальцем в потолок: – Очередь за вами. Для того, чтобы отправить вас на тот свет, сами понимаете, не обязательно было привозить сюда. Достаточно спускового крючка снайпера. Вы меня очень огорчили тем, что передали бритву: сорвали операцию, не дали мне насладиться страданиями этого писателя, пришлось срочно искать другого лоха.
– Зачем тебе его страдания?
– Мы перешли на ты? Отвечаю: мы раньше уже встречались, и я ему сохранил жизнь, чтобы кто-то мог вызвать вертушки. Он меня не видел, операция была стремительной и безупречной. Мы его оглушили, а остальных вырезали: пробовали на практике перерезать яремные вены.
– Ты самый настоящий маньяк.
– Я – воин. Так вот, слетал наш герой в отпуск, на психологическую реабилитацию, и вернулся, да не просто вернулся, а начал воевать аки зверь. Казалось бы, что такое срочник? Оказывается, русские очень быстро адаптируются на войне. Американские психологи не зря говорили. А потом начинают заболевать войной: оглоблей не вышибешь. Попортили они нам нервы прилично. И вот, приезжаю я в Москву, и на тебе, тут он голубчик. Засосало у меня в груди, даже сон потерял на какое-то время. Писатель, аспирант, какие люди, подумать только! А гнить на зоне петухом не хочешь, дорогой писатель? А тут случай подвернулся – надо было одну бригаду наркодельцов засадить, убивать не хотелось, к тому же Садыкову для отчетности надо. Все шло, как по маслу: Бальзамов признается во всех тяжких и едет в места не столь отдаленные, где ему уже заранее уготована райская жизнь; бригада полностью ликвидируется. И тут ты, товарищ неполный полкан, вмешиваешься очень некстати. Тебе не случайно кусок бритвы в кофе подбросили, чтобы вспомнил, где и когда обидел честных бизнесменов. Сильно хотел я тебе этот кусок в глотку затолкать, но урезонил эмоции. Прагматизм взял вверх до поры, до времени.