– Вы такие мысли-то гоните прочь, кормилец наш, Альберт Гусейнович. Мало ли, кто чего намекать будет. Не те все-таки времена нынче. Неронов и калигул нет.
– Кто тебе сказал такую глупость, что нет? Еще как есть, дорогой ты мой Кирилл. А ты, гляжу, кое-что знаешь из истории Вечного города. Почитал никак а, старый плут?
– Да, нет, что вы, фильмец на видике посмотрел. Книжки-то уж, почитай, лет сорок не открывал.
– Вот поэтому есть мы, патриции, чтобы вести дела государственные и отвечать за вас. Ну, да ладно, что-то мы заболтались. Скоро гостьи пожалуют, а я еще холодный.
Капитан Садыков прямой, как македонское копье, небрежно толкнув стеклянную дверь, проследовал в помещение. Кирилл Петрович приступил к своим прямым обязанностям, как всегда, ругая себя за вынужденное раболепство, излишнюю игру в Ивана-дурака и трусость.
Тренажерный зал ухал, звякал и скрежетал металлическими членами. Весь свой неописуемый страх перед Омаровым капитан пытался загнать в мышцы, в железо, в пот. Но огромный нутряной червь продолжал свою адскую, разрушительную работу. В какой-то момент захотелось сбежать домой, запереться на все засовы, бросив будущий вакхический ужин на съедение плебсу. Иногда нужно слушать внутренний голос, доверять интуиции, не пытаться пересилить себя. Но как отказаться от наслаждения?
Цессиллия и Поппония прибыли к назначенному часу. Вот что значит: дорожить работой. Все бы так! Глядишь, страну из дыры бы вытащили. Но патриций Альберт был явно не в форме. Старания псевдоиталийских куртизанок не увенчались успехом. Далеко, видать, еще столичной проституции до качества древнеримских лупанариев. В конце концов, уязвленных девушек пришлось отправить восвояси раньше времени, благо, на уровень гонорара эта садыковская немощь никак не повлияла. Капитан выбрал ручкой регулятора щадящий температурный режим и, сбросив простыню с плеч, вошел в парную. Сердце не находило себе места от тревожных дум. Даже пот не хотел вырываться наружу. Сухую кожу жгло нестерпимо. Он зачерпнул воды из ведра и плеснул на полок и стены. Омаров готовит очередного донора к операции. После сделки возьмется за него. Водить за нос следователя, находящегося на службе, гораздо проще, чем этого монстра, Саида Шухратовича. Где же и когда он допустил ошибку? Попробовать допросить еще раз дежурного, но уже с пристрастием, чтоб визжал от боли? Можно. Глядишь, потянется ниточка. А если это ничего не даст? Пусть, зато вариант будет отработан. Человек, нацепивший погоны, должен уметь терпеть. Так что, крепись, дежурный. Если чист: оба будем спать хорошо и дышать свободно. Если нет, тебе, парень, придется умереть, причем, конечно, до того, как тебя захочет лицезреть Саид Шухратович. От принятого решения Садыкову стало немного легче. Он даже пожалел, что отпустил Цессиллию и Поппонию. И еще: не таким простым деревенщиком выглядит подчас банщик Кирилл Петрович. Неужели ты стал маниакально подозрительным, бравый капитан? Не к лицу, не к лицу. Эдак, от собственной тени можно начать шарахаться. Ну и что! Пускай под дурака косит, если нравится, но скорей всего и есть дурак, просто взгляд иногда не таким уж глупым бывает. Что-то ведь человеческое должно остаться у представителя коренного населения. Скоро, есть такая надежда, освободимся от ненужных и бестолковых аборигенов, захребетников, пьяниц и тупиц… Садыков потянулся: наконец-то выступили бусинки пота на лбу.
…Что за чертовщина? Кажется, начинает расти температура. Или усталость? Пора передохнуть. Явно, сегодня какие-нибудь магнитные бури. Изнемогая от накатившего жара, он оторвал спину от настила и, кряхтя, подошел к двери. Толкнул. Тяжелая, толстая дверь не поддалась. Еще раз. Никак. Напрягся. Заклинило что ли? Ударил плечом. Не шелохнулась. В глазах уже начинали плавать разноцветные круги. Он сделал усилие и обошел электрическую печь в надежде обнаружить провода. Нужно попытаться перекрыть питание. Раскаленный агрегат был плотно приставлен к стене и своих слабых мест не выдавал. Где-то должна идти проводка. Как печет, сил нет. Колени подкашивало. Садыков решил лечь на пол лицом вниз: так легче. Но что дальше? Вылежать, все равно, ничего не удастся. Сделано на славу: ни одной щели со сквознячком. Имперское качество. Он попробовал стучать в дверь, но удары выходили слабыми. После двух-трех выкриков понял, что вообще может потерять остатки сил. Какой ужас. Мамочки, помогите! Нижняя челюсть ходила ходуном. Жгучие слезы отчаяния, смешавшись с потом, застилали зрение. Кожа, буквально, трещала от невыносимой жары. Почему, почему температурный регулятор нельзя было сделать внутри? Кто придумал – снаружи?
– Капитан Садыков – глухой голос кладбищенской, черной птицей прокаркал из-за двери.
– Я, я, капитан Садыков. Люди, слава Богу. Помогите!
– Слушайте внимательно.
– Слушаю и повинуюсь, – Садыков едва не плакал от счастья.
– Вот и хорошо. Нам нужен Саид Омаров. Вопрос понятен?
– Нет, не очень.
– Нам спешить некуда. Сделаем аутодафе по-русски. Вы себя представляли когда-нибудь Жанной д’Арк?
– Вы о чем? Что за шутки идиотов? Я капитан милиции и…
– А я полковник морской пехоты, и мне нужен Омаров. Считаю до одного и ухожу отведать с вашего стола.
– Что именно вам нужно? Где он сейчас, я сказать не могу. У него шесть квартир в собственности и еще несколько, оформленных на разных людей.
– В том числе на вас. Но это меня абсолютно не интересует. Компетенция других служб.
– Что вас интересует? Скорее, пожалуйста, нет мочи больше терпеть этот адский жар.
– В аду, я думаю, вам пожарче придется. Где реально я могу его найти? Загородный дом, офис, машина?
– Вы можете гарантировать мою безопасность?
– Даже не подумаю. Но обещаю вас освободить.
– Тогда, какая разница, где умереть?
– Хотите: подкину десяток градусов? Потренируетесь, как раз перед встречей со сковородками служителей преисподней.
– Вы рехнулись! Трудно себе представить такого изверга!
– Так я пошел?
– Стойте. Пообещайте хотя бы, что будете пытаться защитить.
– Я вас освобожу, а дальше делайте, что хотите. Вы офицер, при оружии, при деньгах. Что вам еще?
– Я сам лично его никогда не видел, но попробуйте один офис… – Садыков, плача, диктовал адрес.
– Что за офис?
– Частный медицинский центр.
– Охрана?
– Судя по голосу, он сам хуже Т-34. Охрана тоже есть, но небольшая, вооруженная, в основном пистолетами.
– Сколько. Говорите быстрей, черт вас побери.
– Человек шесть. – Капитан, упершись лбом в дверь, сползал на пол, теряя сознание.
Массивная дверь распахнулась, пропуская поток прохлады. Сильные руки подхватили беспомощное тело и перенесли в раздевалку.
– Нашатырь, док!
Натан Лазаревич покачал головой, склонившись над лицом капитана, на губах которого пузырями играла зеленоватая пена:
– Боюсь, что несколько пегебогщили, батенька. Я же тебя толкал в бок, мол, хватит, не выдегжит.
– Может, успеем в больницу? – Белоцерковский сам был белее мела.
– Во-пегвых, не успеем. Во-втогых, я на явку с повинной не подписывался.
– Тогда что?
– Отнесите туда, где было, и положите на полок. Пегепагился чуток мальчик. Такое бывает. Кигилла Петговича инстгуктиговать на этот счет не потгебуется. Он и так знает, что нас здесь не пгисутствовало.
– Лишь бы не сболтнул чего лишнего.
– Не сболтнет. Будет молчать, как рыба об лед. Я таких мужичков за вегсту чувствую. Свой мужичок. Чего мы ганьше вгемени паникуем? Может, он спит себе здоговым сном алкоголика и ни о чем не догадывается. Мы вошли, он спал. Мы уходим, он тоже спит. Жалко, конечно, стагика: навегняка габоты лишится. Место-то уж больно тепленькое для пенсионега.
Белоцерковский взвалил бездыханную плоть на плечо и, выматерившись, оттащил в парную. Кирилл Петрович действительно спал сном труженика-стахановца, после своих законных трехсот грамм настоящего отборного коньяка. А два человека вышли так же бесшумно, как и вошли. Через минуту стоящий в тридцати метрах от стеклянных дверей жигуленок зарокотал двигателем и растворился в сумраке ночи.