– Да, а кто бычар палажил! Думаэшь, сойдет?
– Это дело самих бычар. Омаров из-за такой ерунды дергаться не будет. Скажет, мол, ищите в свободное от работы время и делайте, что хотите.
– Пайдут быки нас убыват, а ми что, сыдэть будэм? Подходы, рэжь, крамсай, да?
– Для начала они еще здоровье поправить должны, а потом уже выходить на тропу благородной мести. А наше дело: сидеть в скверике, на самом людном месте, где студенты шумною толпой веселятся. Попробуй, подойди, да еще с кулаками или наганами!
– Зачем с кулаками. Снайпэр из винтовка шмальнет и все.
– Карась и Кило на бомжей снайпера нанимать будут? Смеешься! Так что сиди, Мустафа, и не облетай, как осенняя березка.
– Ладна, ладна. Умный, как я паглядэл.
– Слушай, а мы ведь совсем забыли еще про одного человека, Гусейна Садыкова. Он тебя облагодетельствовал: билет купил.
– Чего о нем гаварыть: вышел из джип вмэстэ с Карась, Зульфия и повел ее. А я с Кило ждать остался. Патом зато…
– Я уже слышал, как ты разделался с бугаем и сбежал.
– Бэдный Кило, то я в глаз заехал, то ты колом угастылл, то бамжи догола раздэл. Как он там паживаэт?
– Пожалел? Отнеси передачку, быстрей поправится.
Филипп Васильевич отхлебнул из фляжки травяного настоя, в который совсем чуть-чуть добавлял водки. Мысли скручивались в голове, перехлестывались штормовыми волнами, неслись плотным потоком ветра. Когда-то в молодости, да и в зрелости тоже, он обладал хорошим аналитическим умом, что позволяло всегда быстро выходить из самых запутанных ситуаций. Но сейчас, в этом его возрасте, мозг отказывался принимать молниеносные решения, требуя неторопливости и обстоятельности, а этого Кондаков себе позволить не мог. Иными словами, думать нужно быстро, принимать решения еще быстрей, действовать стремительно. Убедившись в том, что студент явно не на стороне Омарова, Кондаков решил с ним объединиться, так как одному задуманное совершить не под силу. Мустафу в расчет брать не позволяло благоразумие. Когда нагрянули шестеро быков, одетых в серые костюмы, старик понял: Бальзамова он потерял. Немало обрадовался, увидев их «с пустыми руками» выходящими из подъезда: значит, ушел из-под носа. Но, по большому счету, оптимизма это прибавить не могло, беглец вряд ли теперь появится в ближайшее время в общежитии. Остается: капитан Мохов. Филипп Васильевич неоднократно прокручивал в голове слова капитана, произнесенные неизвестному абоненту по телефону, и все отчетливее понимал, что Мохов никакого отношения к Омарову не имеет. «Но как привлечь его на свою сторону? Взять и вывалить всю информацию? Сыщик доложит наверх, а там у Саида купленые люди. Перекроют кислород одним махом, капитана отстранят, если вообще в живых оставят. А что если выманить на откровенный разговор, чем-то завлечь, а заодно еще раз прощупать. Вдруг окажется своим. В любом случае надо рисковать!» Другого выхода Кондаков не видел.
– Слушай, Мустафа, научи-ка меня пользоваться этой штуковиной. – Филипп Васильевич достал из кармана телефон Карася.
– А чего тут учиться. Вот на кнопка нажимай, а потом сюда, на «вызов» и все. Другой сым-карт не нада, навэрна, нэ успэл Карась заблокыроват, лэжит пока еще, почка лечит.
Старик поднес к глазам визитку, оставленную капитаном, и пропищал клавишами набора.
– Мохов слушает, – раздалось на другом конце линии.
– Здравствуй, еще раз, товарищ капитан, это тебя человек из сквера беспокоит. Тот, который давеча нож в деревья метал.
– Да-да, узнаю. Зря я вас побеспокоил: отбой тревоге. Меня срочно на новое дело перебросили. – Говоря это, капитан от удивления чесал затылок: он слабо представлял бомжа, владеющего сотовой связью. Но определился именно сотовый номер.
– Жаль. Можно хотя бы пару слов? Помните, мы вам о драках рассказывали? Первая – это когда собака троих погрызла, а вторая – два человека сцепились. Один из них был водителем джипа, другой с военной выправкой, в возрасте.
– Ну, не работаю я на этом объекте больше. Давайте, черт возьми, расстанемся. Забудьте мой номер, пожалуйста.
– Тот пожилой выстрелил сначала в собаку из пистолета с глушителем, – продолжал Кондаков, делая вид, что не слышит.
– Если не прекратите трепать языком, сообщу дежурному по району, заберут, телефон отнимут, еще и в камеру посадят, – повысил голос Мохов, не скрывая раздражения, уверенный в том, что бомж фантазирует, получив редкую возможность пообщаться с представителем власти.
– Не успел убрать пистолет, как сзади подкрался водитель.
– Все, конец связи. Через десять минут нарам рассказывать свои страсти будешь.
– Когда пожилой повернулся, то я лицо его отчетливо разглядел: усы седые, густые и вислые, под глазом – родинка с копейку.
На последних словах Алексей вздрогнул: лицо Горелого целый день стояло у него перед глазами, после того, как полковник Васильев, непосредственный начальник, сообщил страшное известие:
– Как ты говоришь, седоусый, с родинкой под глазом, пожилой? Хорошо, встречаемся на том месте, где сегодня утром разговаривали. Идет?
– Нет, мил человек, никуда не идет! Приходи один и стой на ступеньках подъезда общежития. Оттуда и позвони мне, телефон-то теперь мой знаешь. А я расскажу, как тебе идти дальше.
– Ну, батя, ты, прямо, сама разведка на пенсии.
– Не батя, а дед уже. Что до разведки, так она, мил человек, и на пенсии разведкой остается.
– Напору тебе не занимать, молодец. Скоро буду.
– Ты вот еще что, товарищ капитан, о нашем разговоре – никому. Понял? – Последнее «понял» Кондаков произнес с нажимом.
– Понял, как не понять. – У Мохова между лопаток сползла ледяная струйка, которая всегда предвещала только одно: нелегкое и крайне опасное дело.
Алексей отбросил на диван выключенный телефон и распахнул тумбу под телевизором:
– Настен, черт, где коричневый фотоальбом? Не могу найти: опять ты прибиралась. Всякий раз после твоих уборок ничего отыскать невозможно в доме.
– Алеша, вот же он, прямо на тебя смотрит. Ты опять мыслями улетел. Что случилось? – На последнем вопросе голос у Насти чуть дрогнул: она хорошо знала, если муж смотрит перед собой и ничего не видит, значит, жди какого-нибудь водоворота, бессонных ночей и всех остальных «прелестей», связанных с работой сыскаря. Обычно состояние некой рассеянности у Алексея быстро проходило, сменяясь трезвой и холодной расчетливостью – это жене милиционера тоже хорошо было известно, поэтому она молча удалилась на кухню, чтобы приготовить крепкий кофе, бросив на ходу: – Я нисколько не сомневалась, что в театр пойду сегодня без мужа.
– Возьми Марину, она давно с тобой мечтала куда-нибудь сходить, а то обвиняет меня, что украл тебя у подруг. Вот и пусть наслаждается, пока я занят. Нашел! Насть, ножницы где? Когда приучу класть на место?
– Зачем тебе ножницы, что ты выстригать собрался? Алеша, у нас скоро ни одной нормальной фотографии не останется.
– Я тебя прошу, принести ножницы. Я нашел общий снимок, размер А-4, куда я с таким пойду? Разве что в тубус спрячу.
– Ножницы лежат там, где и лежали: приподними фен. Тебе бутерброды сделать? Если да, то с чем?
– Нет. Ты же знаешь, я их ем только ради тебя. Наверху халва была в шоколаде, а лучше просто горький шоколад и все.
Через десять минут Мохов допивал кофе, уставившись в какую-то точку в центре круглого стола. Плитка шоколада была прикончена, и серебристая обертка скрипела в пальцах капитана круглым снежком. От яркого румянца на щеках ничего не осталось, его вытеснила бумажная бледность. Настя окончательно поняла, что муж на какое-то время потерян для семьи; ей оставалось лишь молиться о том, чтобы как можно быстрей и безболезненней прошло очередное дело:
– Тебя, когда ждать?
– Не знаю. На всякий случай, ложись спать без меня. – Уже в дверях добавил, положив широкую ладонь на живот жены: – Нась, у нас все получится и, поцеловав дрожащие губы, вышел.
Спустя час белая «Нива» капитана Мохова, взвизгнув тормозами, запрыгнула передними колесами на бордюр и замерла, упершись светом фар в стену общежития по улице Яблочкова. Алексей нажал на телефоне кнопку последних вызовов:
– Алло, капитан Мохов на связи. Что дальше?
– Быстро обернулся. Ты своим ходом, али как?