Она сняла комнату так, чтобы из окна были видны горы, река и поле перед горами. Но горы были слишком угрюмы, и в них было слишком много застывшего и потому вызывающего. И от этого ей становилось еще хуже, и она не знала, как спрятаться от самой себя.
Она стояла на пустом берегу и чувствовала, что вот-вот заплачет.
Потом какой-то деревенский парнишка принес ей домой забытую удочку.
- Судак! — кричал мальчик. — Мы поймали судака!
Размахивая руками, он прыгал, весь потный, красный и счастливый.
Был полдень. Все живое спряталось от зноя, кукурузные листья обвисли и точно завяли, река утомительно блестела, тихая, размеренная. Даже гуси попрятались под деревья. И только большие черные ужи остались лежать на раскаленном песке, растянувшись у самой воды. Леонид подогнал лодку, поставил ее под кусты. Бросил соменка в подсачек и начал собирать снасти.
- Дай я понесу, — сказал мальчик.
- Он еще живой, — ответил Леонид. — Уронишь в воду, и уйдет.
Утром они поехали к лесу, где были большие ямы, а под обрывом - омут. Место хорошее, но очень далеко. Пришлось два километра грести против течения. Но и там не ловилось. Соменок не взял блесну, а зацепился за нее и возле самой лодки чуть не ушел. Леонид держал спиннинг, а мальчик в это время успел опустить подсачек и потом чуть-чуть поднять его над водой. Они оба устали.
- А это самый главный судак? — Мальчик смеялся.
Леонид через плечо взглянул на него.
- Это не судак, а сом, — сказал он. — Вот возьми удочки.
Трехкилограммовый соменок лежал в подсачке, вытаращив черные крошечные глаза. Он не двигался. Усы его безжизненно повисли, и, когда вода в лодке качалась, усы качались тоже. Мальчик стоял над ним нагнувшись и трогал его забинтованным пальцем.
- Это самый большой судак, правда? Это самый главный судак. Мы приедем, и я расскажу маме.
Леонид пожал плечами.
- Это сом. Это сом, а судак белый. Такой серебристый. Ведь я тебе уже объяснял.
Он собрал снасти, вышел из лодки и положил подсачек на траву. Мальчик выскочил следом за ним. Сел, расправил сетку и гладил соменка ладонью.
- Я еще никогда не видел такого большого судака, — говорил он, смеясь и стараясь заглянуть Леониду в глаза. Вот уже несколько дней на душе у него было неспокойно. Он не знал, в чем провинился, и не понимал, почему мужчина не смотрит на него, и не знал, что ему сделать, чтобы все вновь было по-старому. — Мы нальем в корыто воды и пустим его плавать, — сказал он. — Потом положим в таз и привезем маме. А что он ест?
Леонид выбросил на траву удочки и спиннинг, привязал лодку.
- Он уже не ест. И его нельзя привезти маме.
- Дай я его понесу. Можно?
- Возьми удочки.
Мальчик поднялся и покорно взял удочки. Вскинул глаза и спросил:
- Он тяжелый? И он уже не будет плавать? Он тяжелый?
Леонид бросил взгляд на лодку, на противоположный берег, на воду. Поднял подсачек, положил себе на плечо.
- Он тяжелый? — снова спросил мальчик.
- Ну вот, — Леонид переложил подсачек с одного плеча на другое. Взял весла. — Вот теперь у нас будет ужин. Половину зажарим, а половину кому-нибудь отдадим.
Мальчик остановился.
- Нет! — Он подпрыгнул, и схватил сетку рукой. — Нет, не отдадим. Это наш судак. Мы никому его не отдадим.
- Ты оборвешь сетку.
- Нет, нет. Я не хочу. — Он прыгал, тянул сетку вниз. Бинт сполз с его пальца, упал на песок. — Нет, я не хочу. Это я его поймал.
Леонид поддержал подсачек другой рукой и поднял выше.
- Ты разорвешь сетку.
- Нет! — Мальчик тянул и тянул сетку, стараясь схватить рыбу, в глазах его заблестели слезы, и все лицо сморщилось. Он все время держался, все эти дни, и вот теперь не выдержал. — Нет! — кричал он, прыгая и растирая по лицу злые слезы. Он уже не мог допрыгнуть до подсачка, пнул удочки ногой, повернулся и, горько всхлипывая и задыхаясь от слез, пошел в поле. Для него все это тоже было слишком сложно и трудно.
Леонид, пораженный, смотрел на него. Стоял не двигаясь, потом нагнулся, Положил спиннинг, соменка, весла и крикнул:
- Подожди! — и крикнул снова: — Подожди!
Они двигались один за другим по тропинке, вдоль берега. За кустами текла река, мутная и тяжелая. Мальчик всхлипывал. Он шел вперед, не оборачиваясь, не зная куда, а Леонид шел за ним следом.
- Обожди!
- Ты нехороший. Ты нехороший.
Он свернул с тропинки и пошел по траве.
- Постой! Ну постой же!
- Нет. Ты все равно нехороший. Все равно нехороший.
Мальчик не поднимал головы. Кукурузные листья, острые и шершавые, били его по лицу, и он, не останавливаясь, рвал их и бросал на землю.