Сперва он выдумал, что рожден для всех и принадлежит людям, всем людям вообще, и все несся за какой-то жар-птицей, не сумев заглянуть в душу ни себе, ни другим. Что же вышло? Теперь всем плохо: и ему, и мальчику, и Зине. А правда одна - мальчик. Мальчик - это не идея, которую можно придумать или опровергнуть... И Леонид снова мысленно возвращался к Зине, входил в дом, садился с ней за стол, говорил с ней. И нет, нет, у них ничего не может быть. Все развалится завтра же. Останется только злость друг на друга. А мальчик не виноват. Но почему они навсегда связаны втроем? Ведь может быть и так: отец и сын. Мальчик должен знать правду. Где же выход? Что ему нужно сделать?..
...Зачеркнуть старое, несоединимое. Взглянуть на вещи реально. Вот где выход. И это совсем просто. Да, конечно. Странно, что он так боялся этой мысли прежде.
Он пошел на почту. Испортил один бланк, а на другом крупными, четкими буквами написал: «Иркутск. Сообщите возможность вернуться через месяц прежнее место постоянно. Кропилин». Расписавшись, поставил жирную точку, про себя сказал: «Все». И в самом деле почувствовал себя обновленным и даже сильным.
После этого, вечером, снова связал все книги, бросил к печке начатые чертежи, попросил у хозяйки утюг и погладил себе рубашку. Размахивал чугунным утюгом, как давным-давно размахивал своей ржавой гантелью, и даже насвистывал. По крайней мере там, в Сибири, у него не будет времени на то, чтобы копаться в самом себе. Он начнет жизнь снова, много не фантазируя, делая то, что от него потребуют. И так день за днем. Всегда. До конца.
Он видел, как мальчик заглянул в окно, но сразу же убежал.
- Значит, не уезжаете еще? — улыбаясь, спросила хозяйка. Она была маленькая, худенькая, всегда в белом платке, завязанном под подбородком. — Пойдете в кино? Сегодня привезут картину.
- Может быть. — Леонид разглядывал рубашку. — Еще не знаю. Но теперь все может быть. Если приду поздно, покормите его.
- А-а-а, — хозяйка засмеялась и погрозила ему пальцем. — Панико в соломенной шляпе. В такой круглой шляпе. Красивая панико. Беленькая.
На следующий день - а с утра чуть все не сорвалось, потому что было свежо, но потом ветер стих, — они медленно прошли на виду у всех, кто стоял возле молотилки, гнал корову или сидел на лавке у магазина.
Было еще рано. Но потом они потеряли много времени на берегу, стоя среди скопившихся подвод, женщин и детей. После больших дождей в горах река снова начала разливаться, на этот раз еще сильней. Ночью мост затопило, и мужчины подтягивали трос и готовили новый, чтобы мост не унесло совсем. Так быстро прибывала вода.
Леонид отвязал лодку и держал за цепь, ожидая.
- Но вы в самом деле уверены, что это не риск? — Она смотрела на ревущую воду. Леонид сказал ей, что в том лесу, за рекой, можно насобирать трюфелей. Там есть сторожка, и старый лесник-венгр как-то по-особенному готовит грибы, как их не готовят нигде.
- Когда мы были в лесу и наткнулись на его дом, он принимал нас точно заблудших в пустыне. Достал две буханки хлеба, нарезал какого-то дикого лука и дал по куску копченого, разогретого над костром сала.
Шагнув в лодку, она снова удивилась себе, что так легко согласилась на это путешествие неизвестно куда.
Он пришел к ней два дня назад, вечером. Постучал и остановился на пороге. Принес в сетке сома. Эта рыба так и пропала: она не поджарила ее с вечера, а к утру сом испортился, пришлось выбросить.
- А он там и живет в лесу?
- Он всегда там. И громадная собака.
...В тот вечер, когда он принес ей рыбу и, не сдвинувшись, простоял у косяка, как будто насмешливый, но на самом деле напряженный и замкнутый, они говорили о деревне, о погоде, о чем-то еще совсем незначительном. И ни слова он не произнес о мальчике. И она почувствовала, что о мальчике не должна спрашивать, не должна говорить. Это что-то слишком глубокое и тревожное. А по его лицу поняла, что между ними что-то произошло. И когда поняла это, не знала, как вести себя и как понимать его приход. Потому, растерявшись, и согласилась на эту прогулку в лес.