Я не уходил после консультации. Вертел линейку и краем глаза смотрел, как она что-то записывает в своей тетрадке. Она подняла голову. Я встал.
- У вас еще что-нибудь? — спросила она.
- Нет.
- Ну, а как у вас с линейкой?
- С линейкой нормально, Людмила Васильевна.
Она посмотрела на меня и засмеялась. Мы стояли возле двери. И только вдвоем в классе.
- Почему вы так странно произносите мое имя? Вы не принимаете меня всерьез?
У нее были ровные и белые зубы.
- Мне кажется, что нормально, — сказал я.
Она засмеялась.
- У вас все время: «нормально». А кто вы по специальности?
- Токарь.
- Я почему-то так и подумала. Наверное, если бы я работала на заводе, я выбрала бы то же самое. Правда, я мало представляю...
Она посмотрела мне прямо в глаза.
- Это очень просто, — сказал я. — Это станок...
Она снова засмеялась. Мы стояли уже в коридоре.
- Давайте отложим до другого раза. Хорошо?
- Хорошо, — сказал я.
Она повернулась и пошла по коридору. Я смотрел ей вслед. Она зашла в учительскую.
Я вышел на улицу и вдруг почувствовал, что улыбаюсь. Иду и улыбаюсь. Я почувствовал это и засмеялся.
В тот же день, после обеда, я поехал на Выборгскую сторону. Мне почему-то хотелось устроиться на Выборгской стороне. Жара была еще больше, чем утром. Город совсем накалился, и только из дворов тянуло прохладой. На секунду обдавало сырым воздухом, когда близко были ворота. Улицы все время поливали, но это не помогало. Я постоял на углу, почитал газету. Потом решил пройти несколько остановок по парку. В парке было немного лучше. Я шел медленно. Вокруг меня, по дорожке, бегали дети, на скамейках сидели старушки. Я смотрел на этих старушек. Они читали, вязали и просто дремали на солнце. И опять подумал, что в жизни все просто, все идет своим чередом и со мной ничего не может случиться. Хорошо, что пахнет листьями и нагретой землей, хорошо, что лето, и хорошо, что вечером я встречусь с Ирой. Я пошел быстрей.
У Кировского моста я сел на трамвай. Вагон был пустой. Я смотрел в окно, и почему-то у меня было такое чувство, что это не трамвай, а поезд, и мне ехать далеко и долго. Показался Финляндский вокзал. Потом трамвай повернул, и я увидел незнакомые улицы. Я был здесь только один раз. Мы ездили с Нюрой в «Гигант». Там шел «Сорок первый», и Нюра хотела, чтобы я посмотрел этот фильм. Но тогда был вечер, и было темно, я не видел улиц. Трамвай ехал очень быстро. Мне не нравились улицы. Они были старые и какие-то неприветливые, кругом много заборов.
Вошел контролер. Я порылся в брюках, билета не было. Контролер ждал, на меня смотрели. Я не мог вспомнить: покупал ли я билет вообще.
- Я его потерял, — сказал я.
Контролер повернулся к кондуктору.
- Вы не помните, вот этот, в клетчатой рубашке, брал билет?
Я взорвался.
- Что же я, по-вашему, крохобор какой-нибудь? Я вам сказал, что потерял. Могу взять новый, если хотите.
- А вы не шумите. Ведите себя как полагается.
- Ладно, надоели морали. Получите.
- Вам придется заплатить штраф.
- Очень хорошо. Могу даже два.
Я заплатил штраф и сошел на первой же остановке. Меня лихорадило. Я постоял немного на углу, потом увидел милиционера и спросил, как пройти на «Кинап». Он объяснил. Я шел по какой-то узкой и пыльной улице, и все вокруг мне теперь не нравилось еще больше. Было слишком много дыма, грузовиков и закопченных окон.
Через полчаса я ходил по коридору, читал таблички и думал о том, что это не очень сладко - торчать в пустом и незнакомом коридоре перед многими дверьми, за которыми сидят какие-то люди и занимаются своими делами. Но в конце концов у меня тоже были дела. Я нашел нужную дверь. Увидел окно, большой стол и женщину.
- Работа есть? — спросил я.
- Зайдите, — сказала она. — Какая вам нужна работа?
Я сказал. Она смотрела на меня как-то скучно и равнодушно. На ней была красивая белая блузка, но под мышками были круги от пота. Я говорил. Она перелистывала календарь.
- Каждая работа интересная, если ее любить, — сказала она. — Не обязательно в сборочном.
- Мне хотелось бы в сборочный.
Она перелистала календарь, потом опять посмотрела на меня. Она вела себя так, точно я зависел от нее. Мне стало противно.
- А почему вы переходите оттуда? — спросила она. Голос у нее был деревянный.
- Климат, — сказал я. — У меня шаткое здоровье.
У нее на лице ничего не шевельнулось.
- Что-нибудь натворили? Только говорите правду.
После этого мне ничего уже не хотелось говорить. Я спросил:
- А что нужно натворить?
- Выпиваете?
- Выпиваю. А вы?
- Жилплощадь у вас есть?
- А у вас?