Мы остановились около киоска с мигающей надписью «ДОНЕР, ШАУРМА». Рома подошёл к окошку и сделал заказ. Потом вернулся ко мне, и мы стали молча смотреть, как продавец соскребает ножом мясо с длинного металлического вертела. Я поморщился.
– Мне часто снится, что я собака, которая охотится на птиц. Убивает их. Я не понимаю, почему я это вижу. Я же в жизни даже мясо не могу есть… Противно…
– Может, твоё подсознание таким образом говорит тебе: «Эгей, чувак, хватит быть жертвой и обижаться на мир! Уж лучше стать хищником и показать миру, где раки зимуют!» Ой, что-то так раков захотелось…
– А ты считаешь, что ты правильно живёшь? – поинтересовался я.
– Ну, по крайней мере, я вечно сопли на кулак не наматываю! А вообще… я стараюсь на эту тему не рефлексировать. В конце концов, если идти пусть даже по порочному пути, но с гордо поднятой головой, то можно далеко зайти!
Продавец выглянул из окошка и прокричал Роме, что заказ готов. Тот, размахивая звенящим пакетом, бодро подошёл к киоску, забрал свою еду и жадно на неё набросился.
– Хочешь? – предложил он мне с набитым ртом.
Я отказался. Вдруг порыв холодного ветра ударил меня по лицу, и я застучал зубами. Очень захотелось убраться отсюда и укрыться где-нибудь в тепле.
У Ромы зазвонил телефон. Выждав несколько секунд для того, чтобы прожевать очередной кусок, он взял трубку и лукаво заулыбался – по такому выражению лица стало понятно, что кто-то позвал его на свидание.
– Буду через десять минут! – весело закончил он разговор и подозвал меня пальцем к себе. – Сирота, мне надо идти. Окей?
– Окей.
Рома поклонился в пол и, продолжая жевать и немного пошатываясь, пошёл в направлении автобусной остановки.
Оставшись один возле киоска, я стал обдумывать, куда мне идти. Возвращаться в квартиру, пустую и холодную, совсем не хотелось. Когда в меня вдруг врезался очередной поток студёного ветра, я почувствовал себя стоящим на огромной ледяной глыбе, обречённым бесконечно долго замерзать на ней в полном одиночестве.
Придя в ужас от этого образа, я, чтобы прийти в себя, поднял глаза и покрутился, рассматривая нависшие надо мной со всех сторон многоэтажки, в окнах которых постепенно зажигался свет. Если напрячь зрение, можно было разглядеть, как в жёлтых квадратиках шевелились тёмные силуэты – это люди собирались вечером дома со своими родными. В моей жизни было лишь одно место, в котором я когда-то сам был таким счастливым силуэтом.
Понимание, куда мне идти, пришло в один миг. Не теряя ни секунды, я быстро зашагал в нужном направлении, понимая, что лишь там сейчас мог найти хоть какое-то облегчение. Это был самый яркий светлый луч из моей памяти – Жёлтый Дом.
Первое время после смерти родителей я иногда приходил к нему – бродил по двору, где когда-то играл и катался на велосипеде, рассматривал узоры на тротуаре, на котором когда-то сам рисовал цветными мелками, и заглядывал в окна, которые когда-то были Нашими. Мимолётное облегчение от возвращения в любимое место тут же сменялось горьким осознанием необратимости потери. Отчаяние захлёстывало с такой силой, что я каждый раз возвращался оттуда в истерике, и вскоре запретил себе эти походы. Уже несколько лет я строго соблюдал запрет и не видел Жёлтого Дома.
Но теперь я почувствовал такую невыносимую усталость от постоянных попыток держать себя в руках, что решил позволить себе пойти туда, куда меня тянуло. В конце концов, какой был смысл в этом самоконтроле, если я уже совершенно не видел ни малейшего смысла в своём существовании?
Наконец направившись сейчас к Жёлтому Дому по дороге, каждая деталь которой будила в памяти бережно хранимые образы из детства, я с головой занырнул в море своих самых дорогих воспоминаний. Яркие картинки стали быстро сменять одна другую, словно кадры диафильмов.
Вот мы с мамой готовим вместе салат к Новому году – я случайно добавляю в него слишком много майонеза, и мама, смеясь, говорит гостям, что салат получился чуть более калорийным, чем планировалось. Вот папа во дворе учит меня кататься на велосипеде – я несколько раз падаю, но каждый раз тут же поднимаюсь и пробую снова – и вот я уже уверенно выезжаю из двора и катаюсь по всему району. Вот мы все вместе сидим на диване с мягкими подушками, смотрим по телевизору какой-то смешной фильм и хохочем…
Из череды воспоминаний меня вытолкнул раскатистый грохот, который стал слышен, когда я уже подходил к Жёлтому Дому. Пугающие звуки, безжалостно разрушавшие поздневечернюю тишину, вызвали у меня панику. По мере того, как я приближался к Дому, грохот становился всё сильнее, и, вторя ему, всё сильнее билось моё сердце. Когда я смог разглядеть впереди огромную оранжевую машину в облаке пыли, я побежал. Пугающие мысли прыгали в голове, и мне было страшно остановиться и рассмотреть каждую из них в подробностях. Поэтому я просто бежал. Бежал, сбивая дыхание. А когда добежал, увидел именно то, чего боялся больше всего.