Засунув руку под кровать, я нащупал там телефон и поднял его, посмотрел на экран – 6:58. До подъёма оставалось чуть больше часа, пытаться заснуть уже не было смысла.
Поёживаясь, я вылез из постели и подошёл к окну. Рука машинально коснулась батареи – всё такая же холодная. За всё то время, что я здесь жил, она ни разу толком не нагревалась.
За окном было ещё темно, но в свете фонарей можно было разглядеть укутанных во всё чёрное людей, торопливо шагающих по нечищеным дорогам.
Я отошёл от окна и направился на кухню. По утрам меня всегда тошнило, поэтому есть не стал – только выпил воды.
Очень быстро собрался и пошёл к выходу – здесь меня ничего не держало.
В подъезде столкнулся с соседкой, странной женщиной лет пятидесяти, в любую погоду носящей огромную красную шляпу. Когда-то она приютила в подъезде семейство кошек и поселила его в картонной коробке на лестничном пролёте между первым и вторым этажами. И вот сейчас она, как и обычно, распевно, с совершенно идиотским выражением, вела беседу с несчастными животными.
– Вы хотите мне сказать, что вы голодны? Да, Маркиза? А не пробовали ли вы достать себе пропитание честным трудом? Как говорил ещё покойный Владимир Ильич Ленин, кто не работает, тот не ест! Царствие ему небесное! – она перекрестилась, а, заметив проходящего мимо меня, посмотрела с вызовом, будто ожидая какой-то реакции.
Я постарался сделать вид, что настолько погружён в мысли, что вообще никого не заметил. Она ещё тараторила то ли мне вслед, то ли своим кошкам что-то про профсоюзы и трудовую повинность, а я, не останавливаясь ни на секунду, дошёл до двери, открыл её и вышел на улицу.
Холодный дух поздней осени тут же охватил с ног до головы. Я выдохнул и посмотрел на клубок пара, вылетевший изо рта. В тусклом свете фонаря он быстро затерялся.
Я неохотно пошёл вперёд. Сегодня нужно было идти на работу – ужасно не хотелось, но я, как обычно, себя заставил. Времени до начала рабочего дня оставалось ещё много, поэтому решил пойти пешком.
Я не мог ходить по улицам в людное время – при виде толпы мне всегда хотелось убежать и закрыться в каком-нибудь укромном и тёмном месте. Но сейчас, перед рассветом, шагающих фигур вокруг было совсем немного, тем более в темноте я не мог различать их лица, что также помогало воспринимать окружающих как нечто безликое и не такое враждебное.
Утренний город, освещаемый лишь работающими через раз фонарями и иногда проезжающими в разные стороны усталыми машинами, неохотно и медленно копошился. Я механически шёл вперёд и думал о чём-то настолько неопределённом, что эти мысли невозможно было уловить уже через мгновение после того, как они промелькнули в голове.
Когда начало светать, я поднял голову на небо. Сразу же во мне оживились воспоминания из раннего детства.
Утро. Рассвет. Выпал первый снег, и папа везёт меня на санках в детский сад. Кажется, будто светло-серое небо тает и распадается на тысячи снежинок, которые потом падают на землю и мне на щёки. Мир кажется ещё, хоть и неизвестным, но безопасным и даже каким-то интересным.
Я насильно оборвал в себе эти воспоминания. Знал, что, если этого не сделать, то они захватили бы меня и я погряз бы в этих мыслях, как в густом, тёмном и тёплом болоте, и не смог бы ещё долго собраться ни для чего.
Так что я специально сосредоточил всё внимание на том, чтобы просто идти и смотреть на дорогу. Череда плиток двух цветов – серого и грязно-бардового – завораживала: я как-то машинально старался не наступать на пересечения между ними, а когда всё-таки наступал, то будто бы чувствовал эти пересечения ступнями сквозь подошвы. Когда плитка сменилась асфальтом, я снова взглянул выше: впереди за домами показалась огромная, сверкающая всем своим безвкусием вывеска «ГУЛЛИВЕР». Я на мгновение остановился от нахлынувших тошнотворных ассоциаций, но потом взял себя в руки и после очередного усилия всё-таки продолжил идти.
Спустя пару минут я оказался у входа в это тёмно-коричневое здание с зеркальными, чуть синеватыми стёклами, поразительно мутно отражающими небо. Чуть поодаль стоял огромный пластмассовый мужик в шляпе, при виде которого часто от испуга плакали дети. С привлечением покупателей эта несуразная громадина, очевидно, не справлялась, но это, видимо, никого не волновало.
Поднимаясь по ступенькам ко входным дверям, я подумал о том, что, если сейчас не купить какой-нибудь еды, то к концу дня у меня опять помутнеет в глазах и закончатся силы. Поэтому, миновав со скрипом раздвинувшиеся автоматические двери, я направился в супермаркет, вывеска которого истерично мигала, не давая посетителям прямо с порога шанса быть незамеченной.