— Видите ли, — начала я уверенно… и замолчала.
В самом деле — почему?
Я вдруг отчетливо осознала, что вопрос задан не из простого любопытства, что я должна ответить ему так, как ответила бы самой себе, наберись я храбрости спросить себя об этом. Бодрые патриотические заявления, припасенные для споров с многолетними приятелями, державшими курс в противоположную сторону, здесь явно не годились. Не годились и произносимые в радостно-приподнятом тоне слова, когда дома заходила речь об отъезде — слова, обычно никому из нас не свойственные и потому звучащие чуточку не искренно. Не могла я сказать профессору и о своих тревогах и сомнениях — ведь они одолевали меня только ночью и таяли при первых лучах солнца и при натиске дневных забот.
В самом деле — почему? Конечно, я могла бы уехать в Америку, в Австралию. У меня везде есть друзья. Они помогли бы мне. От двух самых близких я уже получила с оказией письма. Они предлагали всяческое содействие, писали, что сделают все возможное — и даже невозможное — чтобы мы могли приехать.
— Видите ли, — повторила я уже далеко не так уверенно.
— Вы сказали тогда, что остаетесь в Китае по нескольким причинам. Вот и у меня несколько причин. Во-первых, решение вернуться в Россию мы приняли вместе с мужем. Теперь, когда он умер, я просто не могу увезти детей в другую сторону
— мне кажется, что это было бы предательством.
— А что побудило вас и вашего мужа принять такое решение?
— Наверное, живя в международных городах, мы оставались русскими, хотя поняли это по-настоящему только во время войны. Оставались русскими и сознавали, что сохраниться ими возможно было только в Китае, где мы были отстранены от реальной жизни страны. В любой другой стране уж дети наши во всяком случае перестали бы быть русскими. А я слишком люблю русский язык, русскую литературу, историю, музыку. Мне не хотелось бы, чтобы они стали чужими моим детям. Это вторая причина.
— А вы уверены, что в Советском Союзе сохранилось все это?
— Что?
— Русская литература, русская музыка, история — как вы ее понимаете? Язык, наконец…
— Я не понимаю вас. Музыку дореволюционных русских композиторов можно слышать по радио каждый день. Русских писателей проходят в школе. Язык… — Споткнувшись, я умолкаю. Язык многих специалистов, приезжающих последнее время в Китаи приводил меня временами в недоумение. Как-то странно и похоже один на другого говорили они: стереотипные газетные фразы, одни и те же эпитеты к одним и тем же существительным, много иностранных слов, нередко заменяющих выразительные русские слова и, вместе с тем, безграмотные обороты, неправильные ударения, непривычный смысл, приданный некоторым словам. — Язык…
— Великие языки смертны, как и великие люди, — сказал профессор. — Они не переносят больших потрясений. — Возьмите хотя бы древнегреческий — по всем свидетельствам он тоже был прекрасен.
Я знала, что древнегреческий язык был прекрасен и что он умер, но мне так не хочется думать, что русский может постичь та же участь.
— А история, — продолжал профессор Као, — Разве может историк сохранять беспристрастность суждения и независимость оценок в дни, когда рушатся прочные основы и воздвигается новое здание государства. Хуже это здание или лучше, устойчиво оно или шатко — не имеет значения.
— Да, конечно, но ведь прошло уже почти сорок лет. Выиграна такая страшная война. Постепенно все должно измениться. Нетерпимость должна уступить место..
— Вы так считаете? Сорок лет с точки зрения истории — миг, а победа в войне лишь утверждает сложившийся порядок и людские отношения. Я вовсе не хочу пугать вас, но мне кажется поворачивать так круто свою жизнь можно только с открытыми глазами, приготовившись к любым превратностям судьбы, к. любым сюрпризам.
— А как к ним приготовишься? — ответила я. чувствуя, как начинает неприятно пошевеливаться беспокойство, затаившееся было в сердце.
— Простите меня, миссис Е. — взволнованно сказал профессор Као, — Простите мою назойливость. Поверьте, я пристаю к вам не из простого любопытства. Меня интересуют ваши мысли, ваше настроение, потому что я чувствую — причины, побудившие меня остаться в Китае и причины, побуждающие вас возвратиться в Россию — одного происхождения. А разобраться в себе я не могу, хотя пытаюсь делать это непрестанно, то браня, то оправдывая себя. Я хочу добраться до сути. Почему я остался? Почему едете вы в страну, успевшую стать вам чужой? Вот почему я так и настойчив в своих вопросах.