Вторник на Масленой неделе, 6 марта 1660 года
Сегодня утром мой господин показал мне Декларацию короля и его письмо двум генералам[5], каковое следовало сообщить флоту. В письме этом государь обещает помиловать всех, кто займет свое место в парламенте в течение ближайших сорока дней, за исключением тех, от кого сам парламент в дальнейшем откажется. <…> Писалось письмо с 4 по 14 апреля в Бреде, на двенадцатом году его правления. По получении письма мой господин созвал Военный совет, мне же продиктовал, как следует проводить голосование, после чего все военачальники собрались на корабле, в кают-компании, где я зачитал письмо и Декларацию и где после ее обсуждения состоялось голосование. Ни один из членов совета не сказал «нет», хотя в душе, уверен, многие были против. Покончив с этим, я, вместе со своим господином и членами Военного совета, поднялся на палубу, где, изучив результаты тайного голосования, мы поинтересовались, что думают по этому поводу моряки, и все они в один голос закричали «Да хранит Бог короля Карла!» с величайшим воодушевлением.
На борту корабля, 3 мая 1660 года
Сегодня утром написал много писем и расписался на всех бюллетенях для голосования членов Военного совета — пусть, если их напечатают, там стоит и мое имя. Послал один бюллетень Долингу, приложив его к письму следующего содержания:
«Сэр, лишь тот, кто может представить себе флот (подобно нашему) во всей его красе, с трепещущими на ветру стягами, с грохотом орудий, с развевающимися лентами на матросских бескозырках и с криками «Vive le Roy»[6], несущимися с одного корабля на другой, способен постичь радость, с какой проходило голосование, то счастье, какое испытывал каждый, кто подписывал этот бюллетень. Остаюсь покорным слугой Вашим».
4 мая 1660 года
Сегодня мистер Эд Пикеринг сообщил мне, как обносился и обнищал и сам государь, и его окружение. Когда он впервые явился к королю от моего господина, то увидел, что одежда монарха и его свиты, даже самая лучшая, стоит никак не больше 40 шиллингов. Рассказал он мне и о том, как обрадовался государь, когда сэр Дж. Гринвилл принес ему денег; так обрадовался, что, прежде чем спрятать деньги в кошелек, подозвал принцессу, свою старшую дочь, а также герцога Йоркского посмотреть на них.
На борту корабля, 16 мая 1660 года
Мы подняли якорь и, подгоняемые попутным ветром, направились обратно в Англию; всю вторую половину дня король ни минуты не сидел на месте: ходил по палубе, говорил с людьми, был энергичен и деятелен. На юте он заговорил о своем бегстве из Вустера[7]. Я чуть было не разрыдался, когда узнал, сколько злоключений выпало на его долю. Четыре дня и три ночи пришлось ему брести по колено в грязи, мерзнуть в легком зеленом сюртуке, тонких штанах и холодных башмаках, он сбил себе ноги в кровь и передвигался с большим трудом, однако же принужден был спасаться бегством от мельника и его людей, которые приняли королевскую семью за проходимцев. Государь рассказал, что хозяин харчевни, где он однажды остановился, узнал его, хотя и не видел восемь лет, — узнал, но не проговорился. За столом же с ним оказался человек, который воевал под его началом при Вустере, однако не узнал его, больше того — заставил выпить за здоровье короля, да еще заявил, что король на четыре пальца выше него. В другом месте слуги приняли государя за круглоголового[8] и заставили его с ними выпить. В еще одной харчевне, когда король стоял у камина, положив руки на спинку стула, хозяин подошел к нему, опустился перед ним на колени, незаметно поцеловал ему руку и сказал, что не станет допытываться, кто он, а лишь пожелает ему счастливого пути. Поведал нам король и о том, как нелегко было снарядить корабль во Францию и как ему пришлось уговаривать владельца судна не сообщать членам экипажа, четырем матросам и юнге, о целях путешествия. Король так пообносился, что во Франции, в Руане, перед его отъездом, хозяин постоялого двора осматривал комнаты, где государь остановился, дабы убедиться, что он чего-нибудь не украл.
На борту корабля, 23 мая 1660 года
Под утро мы подошли к Англии и приготовились сойти на берег. Король и оба герцога[9] позавтракали на борту горохом, свининой и вареной говядиной, точно простые матросы. Я, вместе с мистером Манселлом и одним из королевских лакеев, а также с любимой собакой короля (она нагадила прямо в лодку, и я подумал, что и король, и его окружение, ничем, в сущности, от всех нас не отличаются), сел в отдельную шлюпку и пристал к берегу в одно время с королем, которого с величайшей любовью и благоговением встретил на земле Дувра генерал Монк. Бесконечно было число встречавших — как бесконечна была обходительность горожан, пеших и конных, и представителей дворянского сословия. Явился мэр города и вручил королю свой белый жезл и герб Дувра, каковые были приняты, а затем возвращены обратно. Мэр также вручил государю от имени города весьма ценную Библию, и государь сказал, что Священное Писание он любит больше всего на свете. Над королем водружен был балдахин, вступив под который он переговорил с генералом Монком и другими, после чего сел в карету и, не задерживаясь в Дувре, отбыл в направлении Кентербери. Всеобщему ликованию не было предела.
8
Круглоголовые — во время английской революции презрительная кличка сторонников парламента (по характерной форме стрижки), распространенная среди роялистов.
9
Карла II сопровождали два брата, герцоги Глостерский и Йоркский; последний — впоследствии английский король Яков II.